— И что ты думаешь?

— Ничего.

— Ничего? — Ее рука медленно перебралась со спинки кресла на мое плечо.

— Я давно разучился думать. Все как-то не было повода. Да и вообще, это вредно для здоровья.

— Ну а серьезно? — Она поерзала в кресле, подтянула правую ногу, уперлась коленкой в рулевое колесо, открывая моему взгляду все вплоть до загорелого бедра.

— Кончай, — похлопал я ее по ляжке. — А то нам придется заняться этим прямо здесь.

— Ты не ответил на мой вопрос, — прошептала она, перехватывая мою руку и удерживая там, откуда она намеревалась соскользнуть; кожа у нее была восхитительная — прохладная, шелково гладкая.

— Почему бы и нет, — усмехнулся я, откинулся на спинку кресла и опять почувствовал, на себе ее пристальный взгляд. — Как тебя зовут?

— Тамара.

— Это имя тебе не подходит. — Я присмотрелся к ее смазливой мордашке, в которой доминировало какое-то откровенно кукольное начало. — Давай я буду звать тебя Мальвиной. Ты в самом деле походишь на очаровательную куклу из детской сказки.

— Мальвина? — нахмурившись, переспросила она. — Звучит пошловато, но… А как тебя величать? Пьеро?

Я прикрыл глаза, восстанавливая в памяти облик безутешного, вечно рыдающего и заламывающего руки персонажа с меловым лицом, на котором полыхают аспидно черные брови и пурпурные, со скорбно опущенными углами губки, и покачал головой:

— Если не ошибаюсь, в этой истории был какой-то парень, которого выстругали из сухого полена. Забыл, как его зовут.

— Ты мало на него похож, носом не вышел, но как знаешь… — Облокотившись на руль, она всматривалась в мой профиль, потом подняла руку и дотронулась до моей скулы. Ее пальчик прочертил медленную мягкую линию до подбородка.

Я усмехнулся и скосил глаза:

— Что-то не так?

— Да нет… — раздумчиво протянула она. — Все так. — Она плавно тронула с места, а через минуту мы вкатились в битком забитую машинами площадь и влипли в основательную пробку.

— Почему я? — рассеянно спросил я, поглядывая на соседние белые «Жигули», водитель которых нервно ерзал за рулем, вертя головой и немо шевеля пухлыми губами; судя по характерной артикуляции, концентрация крепких выражений, слетавших с его губ, скоро должна была привести к запотеванию стекол.

— Ты мне понравился, — ответила она. — Ну что? Ты согласен?

— В принципе да. Но прежде мне необходимо кое-что узнать.

— Что именно? — В ее лице возникло деловое выражение.

Я опустил стекло и отдался созерцанию соседа, который, ритмично молотя кулаком по ободу баранки, продолжал высказывать свои соображения на предмет той пробки, в которой мы засели основательно и, видимо, надолго. Стекло в его дверце было тоже опущено, и до меня долетели обрывки его раскаленных словоизвержений.

Самое смешное, что реплика была всего одна — про то, как он имел чью-то мать, — однако он ухитрялся наполнить ее такой бездной настроенческих смыслов и мелодических акцентов, что я пришел в полный восторг. Вот уж не думал, что это расхожее выражение может таить в себе столько интонационных нюансов.

Наконец он успокоился и, обреченно глядя на меня мутными от бессильной злости глазами, внятно закончил свою бесконечную тираду, напитав хрестоматийную фразу каким-то очень негромким, но поразительно глубоким, типично гамлетовским пафосом.

Я сумрачно кивнул ему в знак согласия и закрыл окно.

— Ты что-то хотел узнать, — напомнила она.

— Да, — крайне серьезным тоном заметил я. — Как сложилась судьба твоего мраморного дога?

С минуту она, недоуменно сдвинув к переносице брови, глядела на меня, потом на ее губы наплыла слабая улыбка.

— Ах вон ты о чем! — сочно расхохоталась она. — Да-да, в свое время одна бульварная газетка запустила этот слушок… Ну, на предмет того, что я будто бы состою в интересных отношениях со своей собакой… — Она усмехнулась. — Что ж, все эти слухи, склоки, мелкие подлянки — просто часть той профессии, которой я занималась. Впрочем, все это давно в прошлом.

Пробка зашевелилась, мы медленно тронулись.

Она слишком резко подала вперед в надежде вписать свой достаточно габаритный автомобиль в крохотный зазор между машинами — в результате мы слегка пнули в задний бампер тот белый «жигуль», что стоял в пробке рядом с нами, а теперь ухитрился протиснуться вперед. Хозяин его выскочил из машины и, истерично размахивая руками, направился к нам. Я тоже вышел.

Он высказал все, что думает о нашем не вполне удачном маневре, заключив все свои представления о добре и зле все в ту же хрестоматийную фразу. Должно быть, прочие слова и выражения были ему просто не знакомы.

Я кивнул в знак согласия, жестко ухватил его под локоток, впихнул в салон и захлопнул дверку.

— А ты неплохо справляешься со своими обязанностями, — улыбнулась она, когда я вернулся на место.

— Куда мы путь держим, если не секрет?

— Для начала надо привести тебя в порядок. Ты неважно выглядишь. А дальше посмотрим.

Я успел выкурить три сигареты за то время, что мы, вырвавшись наконец из плена битком забитой улицы, катили по набережной, потом сворачивали в какой-то круто уползающий в горку переулок и наконец притормаживали у серого, основательной сталинской выправки дома, первый этаж которого опоясывали современные, плохо вяжущиеся с угрюмой архитектурной физиономией широкие витрины, забранные жалюзи: должно быть, этот этаж был оккупирован офисами.

Стояли мы как раз напротив одного из них.

К мраморному крылечку вела выстеленная розовым кирпичом дорожка, вдоль которой застыли в карауле сохнущие в тесных кадках кусты можжевельника.

— Надеюсь, это шутка? — спросил я, глянув на вывеску над входом:

КОМИЛЬФО

Салон по уходу за внешностью истинных джентльменов

4

— Нет, не шутка, — коротко бросила она, покидая машину и кивком приглашая следовать за собой.

Дорожка к крыльцу украшена парой следовых цепочек, старательно выведенных масляной краской. Та, по которой я ступал, представляла собой оттиски огромных босых лап, отдаленно напоминавших человеческие, судя по ширине шага и сдвинутости носков по отношению оси движения, косолапая поступь могла принадлежать в лучшем случае неандертальцу. В обратном направлении вела цепочка аккуратных, в форме лодочки, следов, оставленных, судя по всему, изящными штиблетами истинных джентльменов.

— Тропка, говорящая вполне, — улыбнулась она, подталкивая меня в сторону стеклянной двери, за которой нас поджидал щуплого телосложения молодой человек с холеным гладким лицом и замысловатой стрижкой.

На голове у него беспорядочно клубилось нечто такое, что остается у только что выбравшегося из воды и хорошенько протершего влажные волосы купальщика. Крашено это произведение парикмахерского искусства было в едко-желтый цвет. Проброшенные по взъерошенным волосам аспидно-черные перья удачно гармонировали с цветом темных глаз, подернутых мутноватой влажной дымкой. Карамельную внешность этого малого удачно дополняла плавная, точно изваянная из мягкого пластилина, манера жестикулировать.