Майор тяжко вздохнул, заношенный китель предсмертно напрягся на безразмерном брюхе, майор ухватил мясистой лапой за локоть и отвел к торцовой стене трехэтажного дома, возле которой в прежние времена стояла напоминавшая безоконный авиационный ангар пивная, обшитая черепично волнистыми листами желтого пластика, — о некогда бушевавших тут, под прокисшим задымленным плоским потолком, страстях напоминал квадрат раскрошенного асфальта да бетонные блоки несущих опор по периметру. Майор воровато оглянулся по сторонам и достал из кармана брюк плоскую бутылку коньяка. «Пей!» — приказал он коротко, и ты отрапортовал: «Есть, товарищ майор», сделал пару глотков, окончательно вернувших к жизни, а потом еще пару и еще, и так вы быстро усидели всю бутылку. У майора фамилия Сизов, он работал неподалеку, в военкомате, брил лбы несчастным призывникам, не сумевшим откосить от армии. Район старый, основной контингент здешних жителей составляют люди преклонного возраста, и оттого у майора Сизова из года в год возникают проблемы с выполнением строгих разнарядок по числу забритых лбов, — рассказывая о своих печалях, майор увлажняющимся после очередного глотка взглядом упирался в твой крепкий лоб, словно прикидывая, насколько тебе пойдет солдатская стрижка «под ноль», и ты сказал, что готов помочь ему в выполнении разнарядок на поставку в вооруженные силы пушечного мяса, а спустя полтора месяца он уже по-братски обнимал тебя в своем насквозь пропитанном казенным запахом кабинете и спрашивал, не прошла ли у меня еще охота помирать. И ты сказал: «Нет!» — а он густо и раскатисто голосом хохотнул: «Помирать, так с музыкой»! — и отечески погладил по голому черепу, и лишь прибыв на место службы ты по достоинству оценил эту его прощальную фразу: он закатал тебя в образцово-показательную десантную дивизию.

Голубке с того самого дня больше не звонил, но втайне надеялся, она узнает об отчаянном поступке, все поймет, приедет в часть, падет на колени и зальется слезами: прости меня, если сможешь! — однако она не приехала, даже когда во время прыжков с парашютом ты сломал себе лодыжку и месяц валялся в госпитале, вот разве что она прислала через полтора года — уже пошел счет дней до приказа — весточку. Собственно, никакого письма в привычном смысле слова не было — в конверт вложена кодаковская карточка, на которой Голубка в бирюзовом воздушном Платье стоит на фоне нездешнего субтропического дерева, формой напоминавшего кипарис, а на заднем плане, в разрывах буйной сочной зелени, маячат вычурные контуры белостенного особняка с пышным и типично дворцовым парадным крыльцом, на одном из парапетов которого отдыхает меланхоличный мраморный лев с несвойственной для его рода добродушной физиономией. «Теперь это мое гнездо!» — сообщала надпись на обороте фотографии, однако место его нахождения так и осталось загадкой: письмо пришло на московский адрес, и в часть карточку переслала соседка по лестничной площадке. В сопроводительной записке она сообщила, что письмо по ошибке бросили в ее почтовый ящик.

8

— Эй, отомри, — донесся голос Мальвины. — У тебя случаются припадки сомнамбулизма?

— Только зимой, когда все живое впадает в спячку до первого тепла, — сказал я, усаживаясь в машину. — А как поживает жертва дорожно-транспортного происшествия?

— Ты про черепашку? — спросила она, проворачивая ключ в замке зажигания. — С ней все в порядке. Я очень люблю этих милых и безответных животных. У меня живет одна такая — в старой даче над маленьким прудом.

— Тортила?

— Что? — переспросила она, метнув в меня косой взгляд.

— Ну, если следовать логике нашего сказочного сюжета, то в нужный момент на сцене, помимо деревянного мальчика и кукольной женщины, должна возникнуть черепаха, хранящая золотой ключ. И еще где-то поблизости должно располагаться поле чудес, где на деревьях растут бешеные деньги. Не знаешь, где оно?

Краем глаза я отметил, что с Мальвиной происходит что-то странное — напряглась, побледнела и, плотно сжав губы, уперлась обездвиженным взглядом в убегающую на взгорок дорогу.

Я опустил руку на ее колено — вздрогнула, будто очнувшись от забытья, натянуто улыбнулась, тронула с места, мы покатили в горку, оставив по правую руку узкую заводь, размеченную красными буйками, — как видно, для тренировок водных слаломистов — и вскоре уперлись в сваренные из прочных стальных прутов ворота, за которыми просматривалось несколько коттеджей и цивилизованный пляж, утыканный грибками разноцветных тентов.

У ворот слонялся коренастый охранник, чей темный строгий костюм, в комплекте с галстуком, туго стягивавшим ворот голубой сорочки, и пыльными черными штиблетами выглядели на фоне прогуливавшихся за воротами людей в легких светлых одеждах по меньшей мере странно.

— А что, лоно природы у нас уже тоже приватизировано?

— Местами, — ответила она, опуская стекло в дверце.

Секьюрити глянул на водителя, наклонился, перекрестив быстрым взглядом салон, заметил меня, удивленно приподнял бровь, отшатнулся и неопределенно хмыкнул, посверлил меня странным взглядом, пожал плечами, отошел в сторонку, и мы проехали на закрытую территорию, где на обширной поляне, поросшей густой травой, уже вовсю разворачивалась симпатичная гулянка под открытым небом, сотрясаемым мощным гудением басов, ритмичным буханьем барабанов, истеричным повизгиванием солирующей гитары и насморочным блеяньем саксофона. Пятерка не первой свежести рок-музыкантов, сгрудившихся на выросшей посреди чиста поля дощатой эстраде, наяривала незамысловатую мелодию, на которую солист, мучивший микрофонную стойку с таким остервенением, словно этот металлический штырь был его кровным врагом, нанизывал срывающимся голосом обрывки текста.

Сложив обрывки, я докопался наконец до смысла тех стонов, которыми парень глушил публику.

«Девчонка! Сука! Подкинула проблем!»

Этим содержание композиции ограничивалось. Настойчивое повторение бодрого маршевого речитатива заставило предположить, что лирическая героиня песенки, должно быть, в самом деле отменная сука.

По поляне слонялось человек пятьдесят. Публика представляла собой полный спектр корпоративных чинов и положений: от молоденьких смазливых секретарш в легкомысленных нарядах до вальяжных господ солидного возраста. Со стороны огромного кухонного шатра сочились аппетитные запахи барбекю, официанты в идеальных белых сорочках и с галстуками-бабочками сновали меж пластиковых столиков, взявших в осаду огромный коренастый дуб, крона которого была украшена бело-голубым баннером. Неподалеку от него на высоченном шесте полоскался на ветру той же расцветки флаг.

— Это дипломатический прием по случаю государственного праздника? — спросил я.

— Что-то вроде того, — ответила Мальвина. — Скромный корпоративный пикничок в честь юбилея солидной империи.

— Империи? — переспросил я.

Она произнесла название известной финансовой группы.

— Если у них есть свой стяг, — предположил я, — то должно быть и все остальное: гимн, армия, полиция, валюта, охранка, служба внешней разведки и все такое прочее.