Прежде здесь была калитка, совсем низенькая, но когда внесённый в реестр исторических памятников парк оградили общей по периметру высокой чугунной оградой – чёрной, элегантной и с острыми пиками на концах каждого четырёхгранного прута, – частные выходы в парк из соседних домов наглухо заварили.

Это была тайная мечта Доминика: свой выход в парк.

Количество предметов декоративного искусства на каждый дециметр дома превышал все разумные пределы, и по четвергам, внимательно проходясь по каждому из них перьевым веничком или бархоткой, мистер Хинч довольно оглядывал свою уникальную, как и её хозяин, коллекцию. Разрозненные, отдельными диковинками в неких иных собраниях, эти предметы так и остались бы забавными уродцами в мире общепонятной приятной слащавой красоты. Здесь же, собранные вместе, они являли собой некую величественную кунсткамеру диковин от мира искусств, как младенцы о двух головах или трёх ногах – в медицинской кунсткамере.

Мистер Хинч ценил и понимал то, что можно назвать «викторианский трэш»: почти ремесленное, артельное, криворукое и страстное выражение чьих-то сильных наивных чувств. Он собирал вещицы преимущественно нелепые, но полные глубокого смысла для того, кто ради гроша создавал их или, ради любви, на последний грош их покупал.

Все стены в его жилище были заняты почти вплотную подогнанными друг к другу так называемыми «cabinets of curiosities» – затейливыми неглубокими шкафчиками-витринами для коллекций не слишком больших предметов. И уже сами эти «кабинеты» могли быть произведениями искусства, порождённые модами своего времени да пристрастиями своего мастера – к вину или курению опия.

Но самый любимый «кабинет диковинок» мистера Хинча представлял собой просто маленькую коробку под стеклом, в оловянной оплётке, даже полочек – всегда от одной до четырёх, – делящих кабинет по горизонтали, не было: просто ряды реликвий. Кто собрал этот реликварий? Кто пошёл к ювелиру и заказал его – заказал вот этот размер, эту светлую металлическую рамку, это немного цветное, отражающее свет стекло? Кто выбрал ярко-голубой, как прибой или небеса, бархат, чтобы именно на нём разместить свои сокровища? Кто принёс их – все вместе или каждое в отдельном листочке обёрточной бумаги? – и обсуждал с изумлённым ремесленником размеры и форму медальонов, куда пристало поместить заподлицо пригнанное по размеру стёклышко и оправленные в такой же светлый металл, только много тоньше, все эти драгоценности? Тот же человек, что и собирал?

Маловероятно.

Склонив лицо к любимому «кабинету» и сняв очки для дали, Доминик мог, почти водя носом по стеклу крышки, в миллионный раз любоваться ценностями этой коллекции. В трёх рядах имелась своя логика, но, в принципе, каждый зритель мог, как в скрэббле, сочетать горизонтали и вертикали по своему усмотрению.

Итак, в верхнем ряду размещались: в овальной оправе медальона с ушком – щепка; в трапециевидном медальоне – сухая трава; в прямоугольном медальоне – что-то ещё так и не угаданное, ярко-оранжевое с белыми вкраплениями; в похожий на напёрсток медальон был изумительно плотно, с большим мастерством, вправлен жёлудь, похожий на лицо без черт, но в шапочке; в последнем, пятом в верхнем ряду круглом медальоне тускнела епанча маленькой садовой улитки и её золотистый спиралевидный завиток: ползла себе по какой-нибудь давно утраченной старо-английской розе после дождя, приветствовала рожками создателя – и на тебе! Угодила в историю.

Во втором ряду медальоны – все с ушками – были больше по размеру и сложнее по форме. Фигурные, они содержали в себе по порядку: клок белой шерсти; три ярко-рыжих перышка, светлеющих к основанию; узкое чёрное перо в узком длинном медальоне; и два широких пёстрых пера в яркую белую крапинку.

Нижний ряд хранил: в медальоне в виде колокола – чей-то микроскопический белый череп – мыши? В длинной узкой оправе – чёрный птичий коготь – ворона? В широкий овал третьего медальона в последнем ряду был туго затолкан кусочек змеиной кожи. В медальоне в форме неправильного сердца восседал викторианский майский жук, и в маленьком, похожем на часовню последнем медальоне белел прекрасный собачий клык – по всей видимости, очень молодой собаки.

Кто был владелец всех этих реликвий?

Конечно, ребёнок.

Что связывало его с собакой, мышью, вороном и, главное, с жуком?

Что за птицы были удостоены чести представить для сохранения в веках свои невзрачные перышки?

Из чьего, из какого прекрасного сада сенце и щепка, жёлудь и домик улитки?..

Жив ли мальчик, бесстрашно собиравший в свою коллекцию змеиную кожу и коготь ворона?

Понятно, что сейчас, через двести лет – вряд ли, а в те поры, когда обычная детская труха после каникул в летнем доме или в гостях у бабушки превратилась в коллекцию драгоценностей, помещённую в специальный реликварий?

Хинч так давно владел им и с детства так часто изучал его, что почти ответил на все эти вопросы, придумав себе и поместив в свой сюжет и улыбчивую собаку с длинной, как лошадиная грива, шерстью, и летящего майского жука, слепого от страсти и потому громко врезающегося в звонкую крышу дома в сумерках, и мышь из буфета со сладким, и дуб с такими нежными желудями, что до них нельзя дотронуться без следа, и розу с улитками, как в паломничество со всего сада ползущими к душистому кусту всякий раз после дождя… Он и мальчиком уже назначил сам себя! Но была одна незадача: настоящий владелец реликвария наверняка знал, что за ярко-оранжевая с белыми вкраплениями материя сохранялась в прямоугольном медальоне. Коралл?

А Доминик не знал – но не терял надежды однажды вспомнить.

Отдельной статьёй шли две с детства кропотливо пополняемые коллекции, педантично опубликованные солидными издательствами каждая в своём толстеньком каталоге с комментариями и историческими справками владельца. Их время от времени приглашали принять участие в больших выставках музеи в самых разных странах: коллекцию идентификационных предметов для опознания подкидышей и предметов мемориальной культуры – лакримоз, крошечных стеклянных или металлических сосудов для собирания слёз.

Алисия Кэрролл-Джефф, 23, Великобритания, только что избавилась от тридцати четырёх килограммов лишнего веса, ровно год маниакально придерживаясь системы потери веса, разработанной месье Пьером Дюканом, которого она боготворила. Отель в Тунисе в награду за пищевую педантичность и отсутствие алкоголя в течение двенадцати месяцев – а это ровно пятьдесят две пятницы, пятьдесят две среды и пятьдесят две пары выходных, не считая дней рождений друзей, семьи, Рождества и Нового года! – Алисия так же выбрала, в первую очередь изучив меню. План был прост, понятен и огромен, как расстилавшаяся перед ней жизнь: в течение месяца здесь она будет плавать хоть по сто километров в день, чтобы подтянуть кожу на животе и ляжках после потери галлонов жира, ежедневный массаж, хамам и любая физическая активность от детского аниматора до вечерних танцулек, загореть, вернуться в августе в родной и любимый Ливерпуль и выебать всех парней всех змей-подружек. После чего, показав им всем средний палец, а лучше – два, уехать в Лондон и стать знаменитой актрисой.