прощение у Кати. В том, что прощения должен просить именно он, Суворов теперь тоже не сомневался. И он задаст все свои вопросы.

Он снова набрал номер Кати, и опять она была вне сети…

Суворов же не знал, что Катя с Сергеем только вчера вечером прилетели из Бильбао. У Кати всегда было плохо с пониманием роуминга, однажды она попала на очень крупную сумму, и теперь просто отключала всё, улетая в Испанию. Оттуда общалась с мамой через интернет, работающий дома у Лены. И редкие срочные звонки совершала с телефона Лены.

Они вернулись, уставшие, и Катя ещё долго разбирала вещи. А про телефон просто забыла. Мама и Василий встречали их в аэропорте, а больше звонить было некому.

Пробка «рассосалась» быстро, и Артём прибыл к школе за полчаса до начала рабочего дня. Шёл от машины к школьным воротам, когда его окликнул по фамилии какой-то сиплый голос. В серых и пасмурных утренних сумерках и тумане Артём с трудом различил какую-то тщедушную фигуру, отделившуюся от забора.

Постепенно он узнал, и ему стало трудно дышать. Не очень-то легко дышать тому, перед кем материализуется его многолетний кошмарный сон.

— Тебе что нужно? — хрипло спросил он, не ответив на приветствие Чигирева.

— Поболтать с тобой хочу. Может, сядем где-нибудь? Есть, что порассказать тебе, столько лет не виделись, но не даром!

Превозмогая тошноту, отвращение и панику, Артём кивнул на скамейку, которая стояла у дверей отделения какого-то частного банка.

С одной стороны, ему очень хотелось сжать пальцы на шее Чигирева и наблюдать, как тот будет биться в конвульсиях, а с другой, противно было даже рядом сидеть, не то что прикоснуться. Взяв себя в руки, он решил, что послушает, какие такие откровения Чигирев намеревается ему продать.

Чигирев стрельнул у прохожего сигарету, сел рядом и затянулся.

— Не трогал я Катьку, — сообщил он. — То, что ты видел, — концерт, показанный тебе Олеськой. Она к Бабушкиной в гости напросилась, типа на девичник, пришла с тортом и налила Катьке что-то там в чай.

Артёму казалось, что он уже совсем не может дышать. От вонючей сигареты, или…

— А я в машине за углом ждал. Когда Бабушкина вырубилась, я прибежал, притащил сумку с вином. Олеська там всё организовала на столе, мы Катьку перетащили на диван, Олеська раздела её и мне велела рядом лечь. Потом тебе что-то с телефона Катьки отправила, и ты тут же прискакал. Ох, и боялся я, что ты меня по башке чем-нибудь… Но слабоват ты оказался, в обморок чуть не упал!

Чигирев хрипло рассмеялся.

— Олеська злой гений. Мускул не дрогнул. Она в подъезде была, когда ты прибежал и убежал. Потом мы всё вернули, как есть, Бабушкину Олеська одела. И свалили мы.

— Тебе зачем это всё было надо, Чигирев? Ну подружке твоей понятно, а тебе? Деньги?

Артём не узнавал свой голос.

— Конечно. Только обманула она меня, денег мало дала, да пригрозила дружками и тюрьмой.

— Хотел я ей тоже напакостить, да не знал, как. Решил вас с Катькой обратно свести, но так, чтобы не рассказывать правду. Пошёл к Катьке, а она тут как тут, такси вызывала, в погоню за тобой ехать на вокзал. Я подвёз её; хоть она и брезговала моей машиной, но очень уж спешила за тобой. Не знаю, что ты ей там сказал-то, но я удивляюсь, как она выжила после того.

— В смысле? — Артём поднял голову.

— В коромысле. Беременная Катька была, а тут стала небеременная. Я столько кровищи в жизни не видел. Мне до сих пор снится иногда. Честно, думал помрёт она у меня на руках. Я скорую вызвал, сидел, держал голову Катьки-то, а сама она на перроне так и лежала, белая вся была. Я сижу и не знаю — живая или уже нет. Потом врачи её быстро увезли, сказали, счёт на минуты. А я свалил оттуда по-тихому. Мне оно надо?

…Странно устроен человек. Кажется, что ты умер, а какая-то часть тебя живёт, двигается, делает что-то.

Так и Артём. Поднялся, посмотрел на Чигирева:

— Подожди, я в банк. У меня налички нет, карта только.

Удивительно, но его карта обслуживалась в банкомате этого частного банка. Повезло.

Он вышел, держа в руке две бумажки. У Чигирева глаза от радости вспыхнули.

— Если узнаю, что ты к Кате пошёл, найду тебя и задушу, понял? Давно мечтаю.

Артём сказал это так, что Чигирев поверил. Да и был он уже у Бабушкиной, зачем ему опять к ней идти?

— Что мне к ней идти-то? Ещё я у матерей-одиночек денег не просил!

Артём смотрел на него.

— Знаю, знаю, второй раз не появляться, больше денег не дашь!

Чигирев быстро спрятал две бумажки в карман, повернулся, но не выдержал, поглумился:

— Всё-таки права была Олеська, размазня ты, Суворов! Нежная душа! Я ж видел тебя, когда лежал. Да и как можно было поверить, что Бабушкина — и вдруг со мной, а? Не жалко мне тебя. Катьку жалко, а тебя — нет!

Он хмыкнул, махнул рукой и быстро удалился. А то мало ли что.

Интересно, как Катя вообще может смотреть на него после всего, говорить с ним? А он ещё намечтал себе, что она его любит. Он чудовище. Как его можно любить?

Катя говорила ему на вокзале о провокации, о беременности… Катя, единственный человек, которому он должен был поверить! Он не должен был верить своим глазам, а ей должен был! Но он даже слушать её не хотел, не то что услышать!

Потом она лежала на холодном асфальте, а её голову держал этот вонючий Чигирев. А он, Артём, скрылся за линией горизонта.

У неё всегда была крепкая психика. Потому она и терпит его. А он ещё лез к ней… Единственное, на что он может рассчитывать, это на прощение. Точнее, просто на то, что Катя скажет, что простила. Соврёт. Такое нельзя простить. Просто нельзя, и всё. Без объяснений.

Но голос её он услышать должен. Убедиться, что она есть.

Войдя в кабинет, он вновь набрал номер Кати. Она появилась в сети. Но трубку не взяла. Она на работе, ей некогда. Он должен услышать её голос! Надо взять личное дело Сергея, там есть номер рабочего телефона Кати.

— Нина Андреевна, я возьму тут сам личное дело? Потом поставлю обратно.

— Да-да, конечно! — Нина Андреевна что-то быстро и сосредоточенно печатала.

Артём вернулся за свой стол, открыл папку и увидел заявление. Катя написала заявление в пятницу, когда он был на