Он взялся за ручку, попробовал сдвинуть. Дверь, как всегда, заело. Он нажал посильней, ролики выскочили из паза.

— Какой ты неловкий, — сказала Таня.

Она полезла на антресоли, сняли ящик с инструментом. Орудуя гвоздодером, приподняла дверь, втолкнула на место. Николай переминался с ноги на ногу.

Наконец они вошли в комнату, и сердце его защемило. Теперь он отчетливо вспомнил те далекие и наивные мечты по устройству их квартиры и поразился тому, как убого их материальное воплощение.

Между тем Таня извлекла из ящика письменного стола пожелтевший лист бумаги. Николай сначала узнал свой почерк, потом и этот лист — опись предполагаемой мебели.

— «Камин», — прочла Таня первый пункт и подвела его к камину. Электрообогреватель с медным уродливым дымоходом был, оказывается, камин. — Тебе нравится?

Николай хмыкнул неопределенно.

— Это «Ригонда», как мы планировали. Завести тебе что-нибудь? — Таня откинула крышку радиолы.

— Как хочешь, — сказал Николай.

Таня поставила пластинку с Бернесом, которого оба они любили тогда, и Николаю опять стало тошно: словно бы игла не по диску скользила, а бороздила душу.

А Таня, точно экскурсовод, показывала ему квартиру, сверяясь с описью, и рассказывала о том, где, когда и почем приобрела ту или иную вещь. Она увлеклась, раскраснелась, похорошела. Николай же мрачнел все больше.

— Не казни себя, — вдруг сказала Таня. — Во всем виновата только я. Что-то сломалось у нас, когда я отпустила тебя в общежитие. Надо было отказаться от этих отчимовых подачек. Как-нибудь перебились бы.

— Ты хочешь сказать — перетоптались? — сделав над собой усилие, улыбнулся Николай.

Он почувствовал благодарность за это признание, сам бы он этого не сказал. Теперь между ними ничего не стояло. Он собрался с духом и хотел уже заговорить о том что они не должны больше разлучаться, что они должны быть вместе. Он уж и рот раскрыл, но что-то удержало его в последний момент. Поспешно он полез в портфель и достал незабудки.

— Вот, — смущенно сказал он. — Это тебе.

— Спасибо! Какие милые! — живо проговорила она. — Ты никогда еще не дарил мне цветов.

— Исправляю ошибку. — Он подошел к серванту и выбрал подходящую вазочку.

— Осторожно! — вскрикнула Таня. — Это хрусталь! Он очень дорогой.

— Не беспокойся. Как-никак я работаю с оптикой!

В это мгновение он перехватил ее взгляд — тревожный, напряженный; он не сразу понял, в чем причина ее беспокойства, улыбка еще блуждала на его лице, потом опустилась в уголки губ и там застыла. Таня следила за его руками. Напряжение ушло из ее глаз лишь тогда, когда он поставил вазу на журнальный столик. Это неприятно удивило его и насторожило.

— Я сейчас принесу воды!

Таня торопливо пошла на кухню, раза два обернувшись, и, это тоже не осталось для него незамеченным; принесла воды в чайнике и стала осторожно наполнять вазу водою, затем опустила в нее незабудки.

— Прелесть какая! — вырвалось у нее восхищенно.

— Шоколад тоже тебе, — сказал Николай, разгружая портфель, — а коньяк нам обоим.

Он потянулся было за рюмками, но Таня его опередила:

— Я сама!

Довольно долго она выбирала подходящие рюмки. Выбор пал на две приземистые, с толстыми стенками, напоминающие чернильницы.

— Вообще-то на северах мы пьем из стаканов.

Таня промолчала. Она постелила на глянцевую поверхность столика три салфетки, поставила на них рюмки и бутылку. Николай, не обращая внимания на ее широко раскрывшиеся глаза, сорвал пробку зубами.

— Ну? — спросил он. — За что будем пить?

— За нас с тобой, — сказала она, подумав. — Дураки мы, дураки…

Он потянулся к ней через столик, взял ее руку и поднес к губам.

Таня застеснялась своей руки. Ладонь была жесткая и большая, и это его растрогало.

— Я все делаю сама, — сказала она, как бы извиняясь.

— Ничего, такими руками надо гордиться! — ободряя ее, улыбнулся Николай. — Руки женщины, построившей кооператив, это руки мужчины! За твои руки, Таня!

Он впервые за всю эту встречу назвал ее по имени — глаза ее наполнились слезами.

— Ну вот… а начали во здравие, — проговорил он.

— Прости, — сказала она. — Ты женат?

— Да, — кивнул он. — Двое парней растут.

— Я так и думала, что у тебя будет двое мальчишек! — хлопнула она в ладоши. — Всегда-всегда! Я даже видела тебя с ними во сне, как вы гуляете все трое, взявшись за руки!

— Да нет, чаще всего один идет рядом, а другой едет на шее.

— У тебя нет их фотографий?

Николай порылся в бумажнике, но фотографий не оказалось.

— Жалко, — сразу увянув, сказала Таня.

— А ты?.. — решился он наконец задать мучивший его вопрос.

— Ты же сам видишь, никаких следов мужчины. Впрочем, есть… один след. — Она встала, вытащила из платяного шкафа целлофановый пакет. То была его рубашка, латаная-перелатанная, но тщательно выглаженная и накрахмаленная.

— Возьмешь? — спросила она.

Николай отрицательно помотал головой.

— Ну как хочешь, — благодарно сказала она, убрав рубашку на старое место. — А мне судьба сыночка не подарила… Наверно, не очень ее просила… тогда. Что ты так на меня смотришь? Что-нибудь не в порядке?

— Джинсы у тебя клевые. Французские?

— Нет, сама сшила. И лейбл втачала, французский! Здорово получилось, правда? А помнишь, как ты мечтал о джинсах?

— Я и сейчас о них мечтаю.

— Кажется, я смогу тебе достать!

— Хорошо бы американские!

— Коля, они очень дорогие, и потом… придется приплатить.

— Не страшно.

— Так, — сказала она, деловито закусив губу. — Когда ты приедешь в следующий раз?

— Где-то через месяц.

— Ну что же… через месяц у тебя будут джинсы. «Сильвер Доллар» тебя устроит?

— Еще бы!

Николай торопливо полез в карман за бумажником — удача была редкая. И пока Таня пересчитывала деньги, он вслух прикидывал, каким образом ускорить следующий приезд в Москву.

Чап, черный терьер[2]

Объявление

Пропала собака породы черный терьер, возраст 3,5 месяца, пол муж., кличка: Чап. Нашедшего или знающего о местонахождении убедительно просят сообщить по адресу: ул. Авиамоторная, д. 5, кв. 180. Сундукову П. Е.

1

Петр Ефимович стал собаководом в день своего шестидесятилетия: сослуживцы подарили ему щенка.

Пока шли веселые поздравления, юбиляр мучился одним вопросом: вручат ему кутенка теперь или еще можно успеть удрать? Порученец, посланный за подарком, запаздывал, и Петр Ефимович рискнул остаться и на банкете.

За праздничным застольем опять много говорилось о заслугах старого инженера. Петр Ефимович выслушивал всех очень внимательно, некоторые выражения повторял про себя для памяти и, наконец, расчувствовался до того, что сам решил произнести речь.

В эту минуту и принесли щенка. Он был черный и лохматый. Он покорно пошел к Сундукову на колени и тотчас уснул. Общими усилиями щенка нарекли Чапом.

Сослуживцы разбились на группы,