Наконец они вбежали в какое-то помещение. В нем было три стола, скамейки, сидел старик, в глубине помещения виднелась стойка с горящей свечой.

– Это харчевня, – придушенным голосом проговорил Вавула. – Присядем и сделаем вид, что пируем с вечера.

Старик быстро оглянулся на дверь, хитровато улыбнулся, спросил:

– Аль набедокурили?

– Нет, дед. Просто я не дал сохальничать над девушкой, – ответил Вавула, раздувая ноздри.

– И то верно! Только вам надо что-то из угощения поставить перед собой, – проговорил старик, проворно подскочил к стойке, крикнул: – Оляпко, выдь на чуток!

Из двери выглянул испуганный хозяин харчевни.

– Не бойся, – успокоил его старик. – Свои это. Спроворь им побыстрее хмельного и из закуски что-нибудь! Я уплачу потом.

Хозяин исчез ненадолго, вернулся с кувшином вина, куском мяса и ломтем черного ржаного хлеба, поставил перед молодыми людьми. Молча исчез. Вавула и Росава сидели напряженные, как натянутые луки.

Старик склонился к ним, посоветовал:

– Вы ешьте, ешьте. А то придут завоеватели, сразу скумекают, что дело нечистое: ночь за столом просидели, а к еде не притронулись. Ты, раб Божий, налей себе и девушке своей. Звать-то тебя как?

– Вавулой.

– Вот и хорошо, Вавула. А меня Клямом кличут. Выпьем за жизнь и здоровье. Они в наше время ничего не стоят!

Выпили. Закусили.

Вавула в полутемноте разглядел нечаянного сотрапезника. Лицо маленькое, в морщинах, окаймлено короткой бородкой, из темной глубины глазниц весело сверлил их колючий взгляд.

– И куда вы теперь? – спросил он, вытягивая петушиную шею.

Вавула неопределенно махнул рукой: куда пойдешь, когда в доме труп вражеского воина?

– Некуда, значит? – тотчас определил старик. – Тогда, может, со мной двинете?

– Это куда? – насторожился Вавула. (Росава сидела безучастной, будто и не жила; она была еще там, в своем доме...)

– А куда решу. Авось выйдем на какую-нибудь дорожку.

Вавула мрачно взглянул на него, кивнул:

– Веди, старик. Хуже не будет.

Клям вывел их из харчевни, огляделся. Всходило солнце. В разных местах полыхали пожары, доносился шум, крики, в дальних концах улиц мелькали фигурки людей.

– Пойдемте, рабы Божьи, вон в том направлении, – указал старик на крепостную стену, которая виднелась недалеко. – Живет там друг заветный, авось примет!

Они пробежали некоторое расстояние, оказались возле землянки. Клям постучал в дверь. Оттуда спросили:

– Кого Бог прислал?

– Кнах, открой, голубок, это я, Клям.

Дверь отворилась, в проеме показалось волосатое лицо, на котором виднелись пуговкой нос и узкие глазки. Человек хмуро осмотрел пришедших, кивнул головой:

– Ладно, заходите.

Землянка тесная, в углу горела лампада, освещая лик святого. С одной стороны был пристроен помост, на котором, накрывшись лохмотьями, спал какой-то мужчина, с другой – стояли грубо сколоченные столик и лавка.

Присели. Хозяин строго спросил Кляма:

– Го-ко вел-при?

– Шие-хоро ди-лю. Жные-ну ман дут-бу.

– Чаешься-ру!

– Ад[2].

Хозяин подумал, спросил Вавулу:

– Есть будете?

Вавула ошарашенно смотрел на этих людей, которые изъяснялись на тарабарском языке, и не сразу смог ответить. Вместо него проговорил Клям:

– Мы из харчевни. Лучше побыстрее выведи из города.

Тот молча кивнул, пошарил под лавкой, вытащил палицу, коротко бросил:

– Шагайте за мной.

Они прошли до крепостной стены. Кнах разгреб какую-то ямку, вытащил веревочную лестницу с крюком, ловко закинул наверх, скомандовал:

– По одному! И поспешайте!

Перебрались на ту сторону, направились в сторону леса. Шли долго. Сначала шагали по проселочной дороге, потом запетляли по еле заметным тропинкам. В полдень оказались в густой чаще леса, миновали болото; наконец сквозь темную колючую стену елей продрались к землянкам, вырытым на песчаном холме; рядом текла узенькая речушка с прозрачной коричневатой водой.

Из землянки выползли двое мужчин: один высокий, долговязый, с медлительным взглядом и неторопливыми движениями, второй пузатенький, с большой головой на короткий шее. Оба стали рассматривать Вавулу и Росаву безо всякого выражения. Наконец длинный спросил:

– Чем-за вел-при щину-жен?

– Меч ано ен виться-нра? – в свою очередь спросил Клям.

– Баба шать-ме дет-бу.

– Рот-наобо гать-помо нет-ста.

– Меч отэ?

– Дишь-уви[3].

– О чем это они говорят? – спросила Росава‚ прижимаясь к Вавуле; ей страшен был мрачный лес, пугали эти полудикие люди.

– Кто их знает. Видно, мы чем-то им не понравились.

– А кто они?

– Не догадываешься? Разбойники.

Он сказал это очень тихо, но, как видно, у Кляма был тонкий слух, он услышал его слова и тотчас зачастил:

– Не разбойники мы, а лесные работники. Кто как может, так и устраивается. Мы вот в лесу устроились, в лесу работаем. Стало быть, лесные работники.

– И чем же вы промышляете, добрые люди? – спросил Вавула.

– А тем, что Бог подаст. Кому лес валить, кому смолу собирать, а кто по ягоды-грибы ходит или на лесного зверя. Мы же некоторым людям облегчаем их ношу. Это тоже работа, к тому же весьма прибыльная. Поняли теперь?

– Поняли. Куда еще понятней, – протянул Вавула.

– И у вас пути иного нет, как присоединиться к нам. Потому что пойдете в Новгород, так сразу в лапы князя Давыда Святославича попадете, и он вам ваши головушки отрубит за убийство своего воина.

– А где они жить будут? В землянке и так тесно, – спросил долговязый.

– Выроют новую.

– Тогда пусть копают. Я им не помощник.

– Все будем помогать! – строго сказал Клям. – Мы живем единым лесным братством. Стало быть, все заботы должны делить поровну.

Долговязый опасливо глянул на Кляма и промолчал, и Вавула сделал вывод, что порядок здесь держится на старике и его побаиваются.

Коротыш все это время не сводил масляного взгляда с Росавы, наконец, подошел к ней и предложил миролюбиво: