Хоакин рыскал по коридору. Все двери были заперты, постояльцы сидели в общем зале. Инцери ерзала и хныкала в табакерке, и Хоакин ее успокаивал как мог:

– Сейчас, сейчас, потерпи. В крайнем случае на улицу выйдем.

Инцери на улицу не хотела. Дела ее не терпели отлагательств, но, к счастью, Хоакину удалось отыскать комнату, в которой кто-то был. Из-за двери доносились приглушенные голоса:

– …по третьесортным гостиницам. Буайбес – пересолен.

– …но, милочка, – отвечал старушечий голос – Бу-бу-бу… буайбес.

– … и еще эти розы!

Стрелок постучал. Дверь распахнулась; на Хоакина обрушился водопад, смешанный с колючими стеблями и ароматными лепестками. К счастью, цветы срезали недавно, и они не успели завянуть, а вода – испортиться.

– Торт ваш… Ой!

Хоакин стряхнул с уха розу. Достал платок и обтер лицо.

– Добрый день, – сказал он. – У моей саламандры нездоровая страсть к поджигательству. Иногда накатывает, просто спасу нет. У вас есть камин?… На худой конец свеча сгодится… Мы потом все потушим, обещаю. Иначе она устроит пожар.

– Милочка, – рассудительно заметила старушка, – это не Гил-Ллиу. Немедленно извинись перед молодым человеком.

– Боже мой! – ахнула девушка. – Простите, пожалуйста. Я вас перепутала с одним негодяем.

– Я похож на негодяя?

– Нисколько. Вы входите, входите. И камзол снимайте, я почищу.

Комната Летиции досталась более чем скромная. Две кровати, столик, шкаф. На столе стояли фарфоровые тарелки с супом и бутылка вина. К обеду путешественницы еще не притронулись.

– Ты неосторожна, милочка. – Старшая захлопнула за Хоакином дверь, едва не прищемив полу камзола. – Он мог прятаться в коридоре.

– Оставьте, госпожа настоятельница… Лучше помогите привести в порядок костюм гостя.

Они помогли стрелку снять камзол. Табакерку Хоакин положил на стол.

– Простите. Простите, простите, – повторяла девушка, орудуя щеткой. – Это все мерзавец Гил-Ллиу. Он повсюду меня преследует!

– Нас, милочка, нас, – поджала губы старушонка. – Не забывай!

– Да, госпожа настоятельница. Конечно же нас.

Девушка вытерла Хоакину волосы полотенцем.

– Он ужасный пошляк, – вздохнула она. – Могу я попросить вас об одном одолжении?…

– Конечно, сударыня. Все что уго…

– Вызовите его на дуэль. На шпагах или луках.

– О нет, – встряла настоятельница. – Дуэль – это слишком аристократично. Сочините на него памфлет. Или пасквиль.

– Хорошо, хорошо. Памфлет, потом дуэль. Или наоборот…

Насупленная саламандра выглянула из табакерки и огляделась. На столе стоял подсвечник. Слава богу! Затрещал первый огонечек, затем второй. Инцери вскарабкалась на полку и дунула на фитиль третьей свечки. Та пыхнула желтеньким язычком пламени.

– Кто это? – вскинула брови девушка.

– Моя саламандра. Я о ней рассказывал.

– Какая красавица! – Девушка присела и провела пальцем по саламандровой спинке. Инцери блаженно выгнулась. – Умница, красавица! Самая красивая из всех, кого я видела. Это правда, что они питаются каменным маслом?

Инцери фыркнула.

– А правда, что вы питаетесь чесноком? – ядовито осведомилась она.

Когда Хоакин спустился в общий зал, Гилтамас успел улететь. Фея скучала в одиночестве.

– Хорошие новости, – сообщил стрелок, усаживаясь – Я только что разговаривал с Ляменто.

– То-то ты мокрый такой. Вы вместе принимали ванну?

– Вовсе нет. Она бросила в меня вазу с цветами.

– Прекрасное знакомство. – Фея воодушевилась. – Я же говорила, что она к тебе неравнодушна. На, выпей. А то простудишься, расчихаешься.

Хок послушно налил себе вина.

– А еще она говорит, что ее принесут в жертву Бахамоту. Во время коронации Фероче.

– Бахамот – это тримегистийский зверь? – уточнила Маггара. – Всегда их путала. Рух – в Шахинпаде, Базплиск – в Доннельфаме. Повезло девчонке, ничего не скажешь.

– Да уж, повезло.

Хоакин помрачнел.

Летиции в самом деле повезло. Монастырей, в которых воспитывались жертвенные девы, хватало, а вот зверей великих наличествовало всего двенадцать – по числу правителей. Короли Дюжины менялись редко. Большинство дев-монахинь доживали до старости, так и не исполнив своего предназначения.

– А знаешь, кто будет ланселотничать? – спросила фея. – Вон тот, лысоватый. Гури Гил-Ллиу.

Хоакин с интересом осмотрел бродягу:

– Который раз слышу это слово. Что значит «ланселотничать»?

– А ты не знаешь? Это старый обычай, ты мог о нем слышать в академии. Или увидеть воочию – если бы на твоей памяти короновали шарлатана.

– Когда я родился, Бизоатон Фортиссимо уже двести лет как правил. А в академии я прогуливал все, что можно.

– Значит, слушай. О первом Ланселоте ты слышал?

– Нет.

– Конечно. У вас эта легенда запрещена… Имя «Ланселот» тоже. Осталось лишь дурацкое «ланселотничать». – Феечка огляделась: не подслушивает ли кто? – Мы в Благом Дворе многое помним… Ланселот был великим воином. И он сражался с перводраконом.

– Зачем? Зверя ведь невозможно победить. Да и смысла в том нет.

– Это сейчас нет. А тогда чудовища были дикими. Люди боролись с ними, пока не поняли, что этого бремени не вынести ни вам, ни им. Ланселот едва не погиб. Зато после сражения перводракон согласился на переговоры. Двенадцать зверей великих пришли в двенадцать городов мира, и воцарился золотой век.

– Эра Чудовищ.

– Называй как хочешь. Старейшины Благого Двора говорят, что вам она пошла на пользу. Ты ведь не знаешь, что такое «война»?

– Это вроде ланселотничанья?

– Почти.

Маггара задумалась. Не хватало слов, чтобы объяснить то, что для нее было очевидно. Террокс давно уже не знал войн. Каждый из двенадцати зверей мог с легкостью раскидать любую армию. Но сама по себе сила не способна ничего гарантировать.

Важно равновесие сил.

Это равновесие и обеспечивал Ланселот. Бродяга, бунтарь и убийца никуда не делся с Террокса. Время от времени он возрождался вновь, и его имя сдерживало зверей великих не хуже клеток и цепей. Не будь Ланселота, люди давно попали бы во власть чудовищ.

Никто не знает, как связаны короли и звери великие. Но связь эта, несомненно, существует. Именно она делает правителей долгожителями. Когда умирает старый король, тот, кто приходит ему на смену, должен подчинить зверя своей воле. Иначе все его правление пойдет наперекосяк. Сделать это можно, напомнив чудовищу о том, кто способен победить его.