Я испугалась, когда заметила, что глаза его блестят от слез.

— После этого мы утратили осторожность. В конечном итоге ее узнал один вельможа — граф д’Антуан, — Джакомо едва ли не выплюнул это имя, — на одной из вечеринок за пределами Пармы. Он заставил ее вернуться к мужу во Францию. — Мой возлюбленный уставился в стену, погрузившись в прошлое. — Я доехал с ней до самой Женевы, а потом… нет мне прощения… расстался с ней.

— И больше ты с ней не встречался? — гнула я свое.

— Нет. — Джакомо оглянулся на меня. У него было изможденное лицо. — Тогда я уверял себя, что наше расставание ненадолго. Но ей было лучше знать. Когда я вернулся в наш номер в гостинице в Женеве, на одном из подоконников я обнаружил вырезанное послание. Должно быть, она воспользовалась своим перстнем с бриллиантом. Оно гласило: «И ты тоже забудешь Генриетту».

— И ты забыл? — задыхаясь, спросила я.

— Вполне естественно, что рана со временем затянулась. И тем не менее, как видите, я ее так и не забыл. — И тогда он сменил тему, развеяв мою тревогу обезоруживающей улыбкой. — Чтобы ответить на твой вопрос, мой пытливый ангел. Я никогда не называл Генриетту своей женой. Ты — единственная для меня.

Он усадил меня к себе на колени и стал покрывать поцелуями, нашептывая мне на ухо: «Je suis a vous de tout mon coeur»[30].

Если до этого я просто обожала его французский, сейчас я сгорала от зависти. Я спрашивала у себя: «О ком он на самом деле думает, когда говорит, что всем сердцем принадлежит мне?»

Через несколько дней я получила от Джульетты письмо, которое меня очень огорчило. Она послала его с виллы, куда отправилась с семьей познакомиться со своим вероятным супругом, Джорджо Контарини. Они планировали остаться там на несколько недель, среди широких холмов Виченцы; отец Джульетты явно собирался целое лето провести рядом с Джорджо. Как я уже говорила, он всегда был хватким.

Джульетта писала, что Джорджо Контарини оказался неожиданно красив. Она-то решила, что ей придется выйти замуж за человека, который будет чуть красивее козла, чтобы получить билет в высшее общество. Но Джорджо оказался прекрасен: зеленоглазый блондин с вьющимися волосами.

Матушка его — дочь немецкого купца, который осел в Венеции в начале века. Было совершенно очевидно, что жениться на купеческих деньгах семье Контарини не впервой.

Значит, Джорджо оказался довольно симпатичным. А еще и скромным, во время их первого знакомства он говорил мало — неспешный семейный pranzo проходил в расписанной фресками столовой виллы. Я села на свою кровать, чтобы перечитать ее письмо, комната наполнилась летними зловонными испарениями от канала. То, как Джульетта описывала виллу, стало для меня тем глотком свежего воздуха, которого мне так не хватало:

«Pòrtego — лучшая часть дома, стены которой выкрашены таким образом, что кажутся прозрачными и открывается вид на настоящий пейзаж. Колонны, казалось, поддерживают сводчатый потолок, а между колоннами виднеются сцены из деревенской жизни: крестьяне, пасущие свои стада, озера, водопады, руины, гавани — все это придает комнате удивительный эффект открытых окон».

Я смотрела на свои четыре стены, обитые тканью насыщенного розового оттенка. В темноте узор на дорогой материи напоминал черных ползущих змей. На потолке притаились комары, прилетевшие на свет горящей лампы. Не такая восхитительная сцена.

Но после многообещающего начала письмо Джульетты приняло причудливый оборот. Джорджо удивил ее, пригласив в свою спальню.

«Я кое-что хочу вам показать», — прошептал он мне на ухо после обеда.

Я ожидала, что нас остановят, не позволят одним подниматься наверх. Но наши отцы до вечера отправились на охоту, а наши матери ушли на террасу. Я решила, что должна выказать интерес к его коллекции. И согласилась подняться с ним.

Оказавшись в своей спальне — он закрыл дверь, отчего я почувствовала себя неловко, поэтому от двери отходить не стала, — Джорджо бросился на огромную кровать, стоящую в центре комнаты. Он лег на живот, поднял крышку сундука у ног кровати. Внутри лежало сложенное белье. Но он зарылся рукой глубже и с бесконечной нежностью вытащил оттуда куклу.

Он объяснил, что кукла из Неаполя, когда-то она лежала в колыбели. Высотой кукла была до локтя, в белом кружевном платье, с голубыми глазами и копной желтых волос. Я решила, пока стояла обескураженная: как жутко, что эта кукла днем и ночью заперта в сундуке, под грудой белья. Лежит с широко открытыми глазами.

Джорджо показал мне всю коллекцию статуэток — экзотических королей и пастухов в лохмотьях, овец, быков и верблюдов, — пока они все не оказались на кровати. А потом, когда он собрал их все, то забыл, что я нахожусь к комнате, и стал играть со своими куклами. Он разговаривал с ними, разыгрывал небольшие сценки. Я на цыпочках подошла к двери, тихонько отперла засов. Интересно, как скоро он осознает, что я ушла».

Ох, мне совсем не понравился тон письма. Джульетта волновалась за меня, из-за того, что я рисковала за спиной отца, — но кто же этот идиот, которого отец выбрал для Джульетты?

Я сложила письмо и направилась к письменному столу. Темнело, но я истово писала:

«Джульетта, у Джорджо Контарини явно голова не в порядке. Держись от него подальше. Прошу тебя».

Эта ночь должна была стать нашей последней ночью в комнате брата. Дошли слухи, что утром в Равенне причалил мой отец. Он будет дома через день-два.

— Иди ко мне… — прошептал Казанова, протягивая ко мне свою руку. Мы тайком пробрались через запасной вход в сад и дальше в сгущающуюся ночь.

— Скажи, а куда мы направляемся? — поинтересовалась я, пытаясь не отставать от него. Я накинула поверх сорочки черный плащ, потому что уже переоделась ко сну.

Мы направлялись в западную часть города. В Венеции, когда спрашивают дорогу, часто в ответ слышат «sempre diritto». Все время прямо. А что значит в Венеции прямо? Ничего. Это лабиринт чудес.

Мы достигли Рио-Сан-Тровасо, где я хорошо ориентировалась, и пошли по улице. В лунном свете поблескивал широкий канал, и я могла различить очертания гондол, перевернутых вверх дном и подпирающих лодочный ангар. Но зачем мы сюда пришли?

— Почти на месте, — ответил Казанова, подводя нас к церкви Сан Тровасо.

— Так заперто же! — воскликнула я. — И зачем мы сюда пришли… помолиться?

Откровенно говоря, нам прямо сейчас не помешала бы молитва. Мы пообещали, что однажды повторим свои свадебные обеты перед моим отцом, священником и перед всем миром. И этот день наступил. И что бы мы ни говорили моему отцу, он сразу же поймет, как я себя вела, пока его не было. Он оставил маленькую девочку, а я тайком выросла. Я ужасно боялась встречи с отцом.