Сколько тысяч раз поднимался он своими тяжелыми шагами по этой пыльной лестнице на набережной Орфевр, где пол всегда немного скрипит под ногами и где зимой царят такие убийственные сквозняки? У Мегрэ есть неизменные привычки, например, поднявшись до верхних ступеней, он смотрит назад и вниз, в лестничную клетку, а на пороге широкого коридора уголовной полиции бросает рассеянный взгляд на то, что называется «фонарем». Это просто застекленный зал ожидания слева от лестницы; там стоит стол, покрытый зеленой скатертью, зеленые кресла, висят черные рамки, где в маленьких кружках размещены фотографии полицейских, погибших при исполнении своих обязанностей.

В «фонаре» много народа, хотя уже пять часов вечера. Мегрэ так озабочен, что на минуту даже забыл: ведь присутствие здесь этих людей связано с занимающим его делом. Он узнает многие лица, кто-то быстро подходит к нему:

— Скажите, мсье комиссар… Это еще надолго?.. Нельзя ли, чтобы меня вызвали вне очереди?

Здесь весь цвет площади Пигаль; всех их вызвал кто-то из инспекторов по приказанию Мегрэ.

— Вы ведь меня знаете, правда? Знаете, что у меня все в порядке, что я не стану ввязываться в подобную историю. Я уже потерял полдня…

Широкая спина. Мегрэ удаляется. Комиссар как бы наугад толкает двери. На набережной хорошо ему знакомая горячка. Допрашивают в каждом углу, даже в его собственном кабинете, где Рондонне, новичок, сидит в кресле Мегрэ и курит трубку, похожую на трубку комиссара. Он доводит свое подражание до того, что заставляет приносить себе из пивной «Дофин» пол-литровые банки пива. На стуле один из гарсонов «Пеликана». Рондонне подмигивает начальнику, на минуту оставляет гарсона, выходит к комиссару в коридор, где уже разыгрывалось так много подобных сцен.

— Тут где-то зарыта собака, начальник… Я пока еще не догадался, в чем дело… Сами знаете, как это бывает… Я нарочно мариную их в «фонаре»… Чувствуется, что они сговорились… Вы видели шефа?.. Вас как будто уже целый час ищут по всем телефонам… Кстати… Тут вам записка…

Он возвращается в кабинет, чтобы взять ее на столе. Записка от мадам Мегрэ.

«Из Эпиналя приехала Элиза с мужем и детьми. Мы все обедаем дома. Попытайся прийти. Они привезли белых грибов».

Мегрэ не пойдет. Он слишком озабочен. Ему не терпится проверить одну догадку, недавно возникшую у него в голове, пока он ждал у Гастин-Ренета результата экспертизы. Он прохаживался в одном из помещений тира, в подвале, где какая-то молодая пара, только что поженившись и собираясь в свадебное путешествие в Африку, испытывала разное устрашающее оружие.

Мысленно он снова был в доме Деревянной Ноги, поднимался по навощенной лестнице и вдруг, все так же мысленно, остановился на площадке, колеблясь, в какую дверь войти, вспомнив, что в доме три спальни.

— Черт побери!

И с той минуты он только и думал, чтобы как можно скорее поехать туда, где он почти наверняка сделает открытие. Он заранее знал результат экспертизы, он был уверен, что старика Лапи убили из револьвера, который он получил на проспекте Ваграм. «Смитвессон». Не игрушка. Не такой пистолет, который покупают любители, а серьезное оружие, инструмент профессионалов.

Четверть часа спустя старый мсье Гастин-Ренет подтвердил его гипотезу.

— Так оно и есть, комиссар. Вечером я вам пришлю подробный отчет с увеличенными снимками…

Мегрэ все же решил зайти на набережную и убедиться, что не произошло ничего нового. Сейчас он стучится в кабинет шефа, толкает обитую войлоком дверь.

— А, Мегрэ! Я боялся, что вас не смогут поймать по телефону. Это вы послали Дюнана на улицу Лепик?

Мегрэ уже забыл об этом. Ну да, он. На всякий случай. Он поручил Дюнану внимательно осмотреть комнату, которую Жак Петийон занимал в отеле «Уют».

— Он только что звонил… Оказывается, кто-то уже побывал там до него… Он хотел бы вас видеть как можно скорее… Вы идете туда?

Мегрэ кивает головой. Он неповоротлив, неприветлив. Он терпеть не может, когда прерывают нить его мыслей, а его мысли сейчас в Жанневиле, а не на улице Лепик.

Когда он выходит из уголовной полиции, за ним опять бежит какой-то человек, один из тех, кто ждет в стеклянной клетке.

— Нельзя ли вызвать меня сейчас? У меня пустяковое дело…

Мегрэ пожимает плечами. Немного позже он выходит из такси на площади Бланш, и в тот момент, когда ставит ногу на тротуар, чувствует какой-то упадок сил. Площадь залита солнце кишит народом, и кажется, что людям больше нечего делать, как сидеть у круглых столиков, пить свежее пиво или аперитивы, лаская взглядом проходящих красивых женщин.

На секунду Мегрэ завидует им, он думает о жене, которая сейчас угощает свою сестру и зятя дома, на бульваре Ришар-Ленуар; он думает о белых грибах, жарящихся на медленном огне, издающих приятный запах чеснока и влажного леса. Он обожает белые грибы…

Ему хотелось бы так же присесть за столик на тротуаре. Он слишком мало спал в эти последние ночи, он ест не вовремя, пьет что попало, на ходу, и ему кажется, что из-за своей проклятой профессии обязан жить жизнью всех остальных, вместо того чтобы спокойно жить своею собственной жизнью. К счастью, через несколько лет он уйдет на пенсию и в широкополой соломенной шляпе будет работать у себя в саду, ухоженном, как сад старика Лапи, с погребом, куда он будет время от времени заглядывать, чтобы освежиться.

— Пол-литра пива, быстро…

Он садится только на минутку. Замечает инспектора Дюнана, который его поджидает.

— Я ждал вас, начальник… Сейчас увидите…

Там, в Жанневиле, Фелиси наверное, готовит себе обед на газовой плитке; дверь в кухню, выходящая на огород, позолоченный вечерним солнцем, открыта.

Он идет по коридору отеля «Уют», зажатого между колбасным и обувным магазинами. В приемной, за стеклянным окошечком, в вольтеровском кресле возле доски с ключами сидит чудовищно толстый человек; его распухшие от водянки ноги погружены в эмалированное ведро с водой.

— Уверяю вас, я тут ни при чем. Впрочем, можете спросить Эрнеста. Это он провожал их наверх…

Эрнест, коридорный, которому хочется спать еще больше, чем Мегрэ, потому что он работает и ночью и днем и ему редко случается подремать два часа подряд, объясняет, растягивая слова:

— Они пришли вскоре после полудня… В этот час у нас бывают только разовые… Вы понимаете… Комнаты на втором этаже только для этого и служат. Обычно мы знаем всех женщин… Проходя, они кричат: «Я иду в восьмой номер…» А возвращаясь, заходят получить свои проценты — им дают по сто су за каждый раз… А тут я заметил, что эта женщина мне незнакома… Брюнетка, еще довольно свежая… Она ждала в коридоре, пока ей вручат ключ…

— А какой с ней был мужчина? — спросил Мегрэ.

— Не могу сказать… Знаете, мы на них не очень-то смотрим, потому что они этого не любят. Большею частью они немного стесняются… Иные отворачиваются специально или делают вид, что сморкаются, зимой поднимают воротник пальто… С ней был обычный тип. Ничего особенного… Я свел их в пятый номер, он был как раз свободен…