Подкрепившись после отдыха очередной дюжиной раков, Антонио Хосе Боливар вознамерился посвятить оставшуюся часть дня чтению и как раз собирался приступить к этому приятному занятию, когда до его слуха донесся какой-то шум и крики, заставившие его высунуть голову в окно под дождь.

Он увидел, что по небольшой поляне между поселком и начинающимися зарослями сельвы мечется прихрамывающая лошадь. По всей видимости, обезумевшее от боли и страха животное прискакало к поселку по тропе, уводившей в глубь джунглей. Заинтересованный случившимся Антонио Хосе Боливар Проаньо набросил на плечи полиэтиленовый дождевик и вышел из дома.

Взмыленная и окровавленная лошадь не желала никого подпускать к себе. Людям потребовалось немало усилий хотя бы на то, чтобы окружить ее со всех сторон. К тому времени как старик подошел к месту происшествия, загонщики как раз начали стягивать кольцо вокруг измученного, лягающегося животного. Уворачиваясь от копыт, некоторые из загонщиков падали на землю и были теперь перемазаны в грязи с ног до головы. Наконец кто-то сумел удачно бросить лассо, и общими усилиями при помощи веревок животное было повалено на землю и крепко связано.

Бока лошади были исполосованы глубокими царапинами, а на шее от головы до самой груди зияла рваная рана.

Алькальд также явился на шум – на этот раз без зонтика. Посмотрев на лошадь и поняв, что у нее нет никаких шансов выжить, он достал револьвер и с общего молчаливого согласия одним выстрелом прекратил мучения несчастного животного. Получив пулю в голову, кобыла судорожно дернула всеми четырьмя ногами и затихла навсегда.

Воцарилось молчание, которое нарушил один из загонщиков.

– Это лошадь Миранды Алказельцера, – сказал он.

Остальные согласно кивнули.

Миранда, один из переселенцев, в свое время основал ферму в семи километрах от Эль-Идилио. Когда стало ясно, что обороняться от наступающей сельвы и обрабатывать отвоеванные у леса клочки земли в одиночку невозможно, он сдался, но возвращаться в поселок не стал. Последние годы он перебивался тем, что открыл в своем доме что-то вроде магазина с очень бедным – включавшим только самое необходимое – ассортиментом. Золотоискатели, не хотевшие порой тратить липшее время на то, чтобы добираться до поселка, предпочитали закупать у него водку, сигареты, соль и «Алказельцер». Отсюда и пошло такое странное прозвище.

Лошадь была оседлана, и из этого следовало логичное предположение, что где-то должен быть и всадник.

Алькальд оповестил всех о том, что на следующее утро поисковая группа выходит в направлении фактории Миранды. Кроме того, он назначил двух человек для выполнения абсолютно безотлагательной работы: разделки туши мертвого животного. Омываемые дождем мачете привычно вонзались в лошадиное мясо. Перепачканные кровью, они вновь взлетали вверх, и ливень мгновенно смывал красную жидкость с клинков. В очередной раз мачете втыкались в лошадиную тушу без капли крови или клочка шерсти на лезвиях.

Разделанную на куски тушу перенесли к навесу у входа в резиденцию алькальда, и там толстяк разделил мясо на всех присутствующих.

– Эй, старик! Тебе какой кусок? – спросил алькальд.

Антонио Хосе Боливар ответил, что хотел бы получить лишь кусок печенки. Радости от внезапно свалившегося на него лакомства он не испытывал, понимая, что демонстрация алькальдом широты натуры означает для него только одно: толстяк намерен назначить его в завтрашнюю поисковую группу.

Он направился к дому, держа в руках кусок еще теплой лошадиной печенки. Следом за ним к реке потащили голову и другие невостребованные части туши. Уже темнело, и сквозь шум дождя был слышен лай собак, устроивших свару за потроха и куски шкуры, оставшиеся на том месте, где разделывали лошадь. Старик начал жарить печень, предварительно сдобрив ее розмарином, и при этом не переставая ругался по поводу событий, нарушивших его покой. Сосредоточиться на книге он уже не мог, ибо из головы у него не выходил образ алькальда в роли начальника намечавшейся на завтра экспедиции. Весь поселок знал, что у алькальда на старика зуб. Их давнее скрытое противостояние только усилилось, после того как Антонио Хосе Боливар выставил толстяка полным идиотом, убедительно доказав едва ли не при всех жителях поселка, что индейцы не убивали того чертова гринго.

Вечно потеющий толстяк мог устроить старику серьезные неприятности, это было ясно.

Настроение у Антонио Хосе Боливара вконец испортилось. Он мрачно засунул в рот вставную челюсть и без удовольствия стал пережевывать куски жесткой печенки. Он много раз слышал, что прожитые годы приумножают человеческую мудрость. Оставалось только ждать и верить, что эта мудрость наконец придет и принесет с собой то, что ему нужно: оставаться до конца дней в своем уме, быть способным управлять плаванием по морю воспоминаний и не попадаться в ловушки, которые память частенько расставляет перед человеком на исходе его дней.

По всей видимости, настоящая мудрость, равно как и старость, еще не завладели Антонио Хосе Боливаром полностью, ибо он в очередной раз попал в ловушку воспоминаний и, погрузившись в них с головой, перестал замечать, что происходит вокруг, включая монотонное бормотание ливня.

Прошло уже несколько лет с того утра, как к пристани Эль-Идилио причалила лодка, такая большая, каких Антонио Хосе Боливар никогда прежде не видел. Это была плоскодонка с мотором. На ее просторных скамьях могли с комфортом разместиться восемь человек, причем попарно, а не в затылок друг другу, как на узких индейских каноэ.

На том шикарном судне в Эль-Идилио прибыли четверо американцев. С собой они привезли огромное количество фотоаппаратов, массу продуктов и еще множество различных предметов абсолютно непонятного для жителей поселка назначения. Гости несколько дней поили алькальда привезенным с собой виски, не забывая, впрочем, и о том, чтобы вовремя приложиться к благородному напитку самим. В общем, в один прекрасный день толстяк, еле державшийся на ногах, появился в сопровождении американцев на пороге домика Антонио Хосе Боливара. Он представил гостям старика как лучшего знатока амазонской сельвы.

От толстяка страшно разило перегаром, особенно когда он наклонялся к Антонио Хосе Боливару и, хлопая того по плечу, называл его своим лучшим другом и надежным помощником. Гринго тем временем стали фотографировать Антонио Хосе Боливара, а заодно и все, что попадалось в объективы их камер.

Не спросив разрешения, американцы вошли в домик, и один из них, довольно рассмеявшись, стал настаивать на том, чтобы хозяин продал ему портрет, где Антонио Хосе Боливар Проаньо был изображен вместе со своей супругой Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало. У гринго даже хватило наглости снять портрет со стены и запихнуть его в рюкзак, оставив взамен на столе ворох разнокалиберных банкнот.

Старику стоило немалых усилий дождаться момента, пока веселье чуть стихнет, и вставить в разговор пару слов, давно вертевшихся у него на языке.

– Скажите этому сукину сыну, – обратился он к алькальду, – что, если он не повесит картину на место, я влеплю ему в брюхо заряд картечи из обоих стволов. Надеюсь, вам не составит труда убедить их, что ружье я всегда держу заряженным.