Незваные гости неплохо понимали по-испански и не нуждались в том, чтобы потный толстяк посвятил их в детали намерений Антонио Хосе Боливара. Тем не менее алькальд попытался разрешить конфликт дипломатически и обратился к гостям с просьбой проявить понимание. Он стал рассказывать американцам о том, что в этих краях воспоминания о прошлом – дело святое и любые предметы, связанные с былыми временами, приобретают значение едва ли не семейных святынь. Он просил гостей не воспринимать слова старика слишком буквально и клялся что все эквадорцы, а он в особенности, души не чают в американцах и что если тем захочется увезти с собой какие-нибудь сувениры, то он лично с превеликим удовольствием озаботится этим и раздобудет им все самое ценное и интересное. Как только портрет занял свое прежнее место на стене, старик недвусмысленно дал понять гостям при помощи ружья, что не желает видеть их в своем доме, а кроме того, рекомендовал им не только не входить внутрь, но и вообще держаться от его одинокой хижины подальше.

Не успели гринго отойти на несколько шагов, как алькальд чуть ли не с кулаками набросился на Антонио Хосе Боливара.

– Старый пень! Придурок! Я из-за тебя такие деньги потеряю! – орал он. – Да что я – мы оба останемся без денег, а ведь они сами плывут к нам в руки. Ну что ты на них окрысился? Он же вернул тебе портрет. Чего тебе еще нужно?

– Я хочу, чтобы они ушли отсюда. Мне не нужны деньги от тех, кто не уважает чужого жилища.

Алькальд хотел было что-то возразить, но тут увидел, что американцы с презрительным выражением на лицах уже направились к поселку. Вне себя от ярости он набросился на старика:

– Думаешь, ты их выгнал, да? Ну уж нет, старый козел! Это я тебя выгоню отсюда!

– Я, между прочим, у себя дома, ваше превосходительство.

– Да неужели? А ты никогда не задавал себе вопроса, кому принадлежит земля, на которой ты построил свою чертову развалюху?

Этот вопрос действительно поставил Антонио Хосе Боливара в тупик. Когда-то у него была бумага, в которой указывалось, что он является владельцем двух гектаров земли. Впрочем, тот участок находился в нескольких километрах от поселка вверх по течению реки.

– Так ведь… ничья она, эта земля… нет у нее хозяина.

Алькальд торжествующе расхохотался.

– А вот и ошибаешься! Вся земля вдоль реки по обоим берегам, от края воды и на сто метров в глубь сельвы принадлежит не кому иному, как государству. А здесь – позволю себе напомнить, если ты вдруг забыл, – государство – это я. Так что мы с тобой еще поговорим. То, что у меня из-за тебя сорвалось выгодное дело, я запомню надолго. Учти, я не из тех, кто легко забывает, а уж тем более прощает обиды.

Старик едва сдерживался, чтобы не нажать на курок и не разрядить ружье в толстое брюхо алькальда. Он даже представил себе, как картечь впивается в жирное тело и выходит через спину, прихватив с собой внутренности.

Потный толстяк, по всей видимости, почувствовал по блеску глаз Антонио Хосе Боливара всю меру грозящей ему опасности. Решив, что поквитаться со старым упрямцем он еще успеет, алькальд предпочел ретироваться и бросился чуть ли не галопом догонять американцев.

На следующий день широкая лодка отчалила от пристани с увеличившимся на двух человек экипажем. К четверым американцам добавились один из поселенцев и индеец-хибаро, которых алькальд не менее живописно, чем старика накануне, расписал гостям как больших знатоков сельвы.

Антонио Хосе Боливар Проаньо ждал появления алькальда на пороге своего дома с ружьем наготове.

В тот день толстяк так и не показался. Вместо него к Антонио Хосе Боливару пришел в гости Онесен Сальмудио – восьмидесятилетний старик родом из Вилкабамбы. Они не были близкими друзьями, но испытывали друг к другу симпатию, хотя бы потому, что в некотором роде были земляками: оба приехали в джунгли из прибрежных гор.

– Привет, старина. Что тут у тебя случилось? – завел разговор Онесен Сальмудио.

– Да вроде ничего, старина. А что у меня могло случиться?

– Да ладно тебе, не темни. Слизняк ведь и ко мне приходил. Просил, чтобы я проводил этих гринго в джунгли. Привязался ко мне как не знаю кто – веди их, говорит, и все тут. Едва втолковал я ему, что проводник из меня уже никакой. В мои-то годы я и по поселку с трудом хожу, куда уж мне в сельву соваться. А Слизняк – его как подменили: так и крутился вокруг меня, все повторял, что гостям моя помощь будет очень кстати, что они будут просто счастливы нанять меня проводником… Тем более, оказывается, у меня еще и имя такое же, как у гринго.

– Подожди, подожди, это-то ты с чего взял?

– Да это не я, это они придумали. Не то гринго, не то сам Слизняк. Оказывается, Онесен – это имя одного их святого. Они даже пишут его на своих монетках. Никогда не видел? Имя Онесен пишется в два слова, только они его по-своему произносят и еще букву «т» в конце прибавляют. Вот и получается «Оне сент».[5]Так что я теперь еще и святой, получается.

– Знаешь, чует мое сердце, – мрачно сказал Антонио Хосе Боливар, – ты пришел не за тем, чтобы рассказывать, как гринго читают и пишут твое имя.

– Это ты правильно заметил, земляк. Пришел я совсем не за этим. Хочу предупредить тебя: Слизняк затаил на тебя большую обиду. Я краем уха слышал, как он просил гринго, чтобы те, когда вернутся в Эль-Дорадо, сказали комиссару, чтобы тот прислал в помощь Слизняку пару полицейских покрепче. Мне так кажется, что он замыслил сломать твой дом и оставить тебя без крыши над головой.

– У меня патронов на всех хватит, – грозно заявил Антонио Хосе Боливар Проаньо, убедив при этом в своей непобедимости скорее собеседника, чем самого себя.

Несколько ночей после этого разговора он провел не смыкая глаз.

Однако то, что случилось неделю спустя, исцелило его от бессонницы. В тот день к пристани Эль-Идилио снова причалила столь поразившая всех широкая плоскодонная лодка с мощным мотором. Впрочем, второе ее появление в поселке мало напоминало первый лихой приезд американцев в Эль-Идилио. Лодка ткнулась носом в столбы пристани, и ее пассажиры даже не удосужились выгрузить свои вещи на берег. На борту лодки оказалось лишь трое американцев. Прямо с пристани они разбежались в разные стороны, стремясь как можно скорее разыскать алькальда.

Очень скоро к дому Антонио Хосе Боливара Проаньо подошел вечно потеющий толстяк и обратился к нему в примирительном и даже несколько просительном тоне:

– Слушай, старик, давай поговорим спокойно. В конце концов, мы же свои люди. То, что я тебе сказал, – это чистая правда. Я имею в виду, что твой дом построен на государственной земле и у тебя нет никаких прав жить здесь. Больше того: я должен был бы арестовать тебя за незаконный захват земли. Но мы ведь, в конце концов, старые друзья, и я вовсе не хочу тебе неприятностей. А раз так, то, как говорится, рука руку моет и обе задницу подтирают. Так что давай помогать друг другу.