— Вот же ж, зараза, понимаешь… — промолвил сконфуженно. — Я так долго и старательно разучивал эту историю, что уже и сам поверил. Конечно же, на самом деле все совсем не так. И ты, Митрофан, будешь первый, кому я поведаю правду. Не до самого донышка… Не обессудь — ты не исповедник. Но большую ее часть.

Паренек от важности даже раскраснелся. А может, всего лишь от сытости? Вон как глаза посоловели.

— Спасибо, ваша милость. Господь свидетель, вы не пожалеете о доверии, которое… Я… я… — от избытка чувств он не смог подобрать нужных слов.

— Брось, парень. Ты что? Мы же с тобой теперь товарищи. Велика ли заслуга родиться не в хижине, а во дворце? Знаешь ведь, что Сын Божий появился на свет не на шелках, а на сене в хлеву, среди скота…

— Значит, я не ошибся?! — довольно всплеснул ладонями тот, делая из услышанного свой вывод. — Вы из очень знатного рода.

Тут надо было окончательно определиться, чтобы потом уже не путаться. Так кто же я: княжич или королевич? И я, сунув в рот очередной ломоть окорока, взял минуту на размышление…

Поэтому и услышал, как сработала первая ловушка. Шуму было немного. Все-таки портал находился двумя этажами ниже. А вот последовавший после этого вопль уже прозвучал вполне отчетливо.

— Доннерветтер! Остолопы! Кто здесь ведра оставил?! Ганс! Сын свинопаса и свиньи! Бездельник! Это только ты мог такое сделать!..

Митрофан вздрогнул и попытался вскочить, но я успокоительным жестом остановил его.

— Тихо, тихо… Помнишь, как мы уговаривались действовать?

Этого он забыть не мог точно. Потому что, только выслушав мой план, парень согласился надеть одежду, снятую с трупов.

— Да что у вас творится?! Ганс! Курт! — этот вопль последовал после грохота от падения опрокинутой скамьи. — Идиоты! Опять перепились? Где вы только достаете шнапс?! Все, мое терпение лопнуло. Сегодня же доложу комтуру![21]И уж поверьте, на этот раз одними розгами да покаянием не обойдется.

Голос приближался, и с каждым произнесенным словом у меня росло убеждение, что я его уже где-то слышал. Вот только где именно, вспомнить не мог. Как отрезало.

Резко, от удара ногой, распахнулась дверь, и на пороге возник рослый мужчина в дорожном костюме и белом плаще рыцаря-крестоносца. Тевтонец одной рукой придерживал полу плаща, второй — длинный меч.

— Вот вы… — обличительно начал он, но поняв, что за столом не его кнехты, а чужаки, умолк на полуслове и нахмурился. — Кто такие? Почему здесь? Где мои люди?

— И вам доброго здравия, господин рыцарь! — радостно улыбаясь во весь рот, вскочил на ноги Митрофан.

Ну дает парень! Талант. Сам бы поверил, настолько точно перевоплотился монашек то ли в разбитного приказчика, то ли в пажа-оруженосца, сиречь доверенного слуги для личных поручений. На более высокий статус не тянул ни его возраст, ни прикид. Максимум младшенький сынок. Разбалованный и неуправляемый. Из тех, за кем на вербах золотые груши растут. Или революции происходят.

— Здесь мы потому, что хозяев дожидаемся. А куда все подевались — сами в недоумении.

— Что ты этим хочешь сказать? — рыцарь по-прежнему держался настороже и даже шагнул в сторону, чтоб не стоять в проеме, а спиною к стенке.

— Я, господин рыцарь, то и говорю, что знаю. Когда мы пришли на условленное место для обмена, плот у островка стоял, а рядом никого. Разминуться, как сами понимаете, ни с кем мы не могли.

— Ты так и не ответил: кто вы такие? А еще меня интересует, как башню нашли, — прервал многословие Митрофана тевтонец.

— Мы сами люди торговые, господин рыцарь. И поскольку имеем интересующий здешних хозяев товар, то прибыли, чтобы сменять его на золотишко. А башню мы не искали, нет… Как сказано у Экклезиаста, многие знания увеличивают печаль, — как бы извиняясь, развел руками паренек. — К плоту был канат привязан. Степан за него нас к башне и притащил. А что внутрь без спросу вошли, так мы прощения просим. Но ведь не откликался никто. Вот и зашли, посмотреть… Ждали, ждали… Ждали, ждали…

— Заодно и отобедали… — проворчал рыцарь, но руку с меча убрал. Очень уж бесхитростный взгляд был у парнишки. А на лице такое простодушие, что даже мне захотелось проверить, на месте ли кошелек.

— Господин рыцарь, вы ж моего Степана видите. Если его вовремя не покормить, себе дороже встанет. Но вы не сомневайтесь. Как по рукам ударим, за съеденные харчи все до пфеннига возместим. Порядок чтим. Не разбойники какие-нибудь, а честные грабители. В колодец, из которого пьем, плевать не приучены…

— Не разбойники, сказываешь… — крестоносец внимательно глядел на меня. — Какой-то молчаливый твой Степан.

— Так он с рождения немой… И умом скорбен. Только пару слов и понимает. Как пес… И такой же преданный.

— При его силище, особого ума и не надо… — тевтонец, сам того не подозревая, родил пословицу, дожившую и до моего времени. — А преданность — не порок, а достоинство.

Блин! Зуб готов дать, что слышал уже его голос! Лица не видел, а голос знаю! Где же, черт его и меня побери?! Вспоминай, голова, картуз куплю!

— Только что-то я ни в одной ватаге не припоминаю такого здоровяка, — продолжил тем временем допрос рыцарь. — Давай-ка, говорун, назови имя своего атамана. Кто вас сюда прислал?

— Пырей…

Поскольку ни одной клички местных бандитских главарей мы не знали, а вопрос такой я предвидел, то решил воспользоваться именем реального атамана. Сейчас гостящего у праотца и отправившегося туда не без моей помощи. Регион немного другой, но ведь и лесные бандиты не приписаны к одному участку. Тоже наверняка мигрируют от одного хлебного места к другому.

— Пырей?.. — переспросил крестоносец, и взгляд рыцаря мгновенно превратился в два стальных клинка. — Его же убили две седмицы тому. У Западной Гати. И Пырея, и всю шайку! Вы кто такие?..

И тут я узнал голос тевтонца. Вот где довелось свидеться!

Стол опрокинулся от толчка, сшибая с ног крестоносца и не давая ему подняться. А еще секундой позже мой кулак отправил брата Альбрехта в глубокий нокаут.

* * *

— Ваша милость! Зачем? — Когда я повалил стол, монашек только и успел что отпрянуть. — Вы же сами сказывали: подольше тянуть, чтобы побольше разузнать.

— Узнал я его, Митрий. А после того, как ты Пырея упомянул, боюсь, он и обо мне догадался. Так что добром разговора у нас все равно не получилось бы. Ты это… метнись вниз и растопи очаг. Больше нам нет смысла таиться. А задержаться, наверное, придется.