В глубине души Андруса вдруг всколыхнулось странное чувство – будто он когда-то видел что-то подобное, более того – был непосредственным участником действа. Как жрец. Может, и он когда-то был жрецом? Впрочем, жрецам, насколько он знал, запрещено брать в руки оружие, кроме жрецов бога войны. Вот у тех было даже что-то вроде своего воинства, выполнявшего скорее ритуальные функции. Жрецы-воины не участвовали в набегах или войнах между кланами, они лишь совершенствовались в воинском искусстве, посвящая его богу войны, и выступали в дни крупных праздников, вызывая восторг толпы.

Это рассказала Андрусу Беата и, когда он спросил, чем же воины-жрецы отличаются от обычных уличных комедиантов, долго молчала, а потом сказала, что он глупый и ничего не понимает – это же для бога! На том и порешили.

Служба была недолгой. Жрец говорил о благодетелях, о пороках – нельзя напиваться, нельзя желать чужих жен, а надо нести пожертвования богам, а лучше всего Создателю, и тогда будет вам счастье и радость в жизни. С чем-то Андрус был согласен, с чем-то – нет, но, само собой, держал мысли в голове, а не вываливал их на окружающих. Он-то не жрец, чтобы приводить в свою веру.

Народ в храме разный. Все желающие не уместились, и часть стояла снаружи, слушая проповедь под утренним ветерком, часть внутри – как Андрус понял, тут были в основном самые уважаемые члены общины, как тот же Урхард с супругой, стоявший перед жрецом, как и его дочь с работником, которые тоже были под сенью авторитета лавочника.

Андрус с любопытством тихонько разглядывал людей, ведь он никогда не бывал в местном обществе, все общение с жителями села ограничивалось короткими беседами в лавке. Да и можно ли было назвать их беседами? Так только – «подай» и «сколько стоит». И теперь чужак, непонятно как оказавшийся в этой местности, рассматривал тех, с кем ему придется прожить всю свою жизнь. Наверное, всю свою жизнь.

Высокие люди. Некоторые просто гиганты. Русоволосые. Многие – бородаты. Но не все. Есть и с усами, есть гололицые, как Андрус, но таких немного. Андрус не любил носить бороду, хотя откуда-то знал, что некогда она находилась на его лице. Лето – жарко, неудобно для ношения бороды.

Женщины ниже мужчин, но тоже крепкие, статные. Среди них Беата казалась худышкой, впрочем, фигуристой и очень привлекательной худышкой, и это мнение не только Андруса – парни, пришедшие на проповедь, упорно пялились на ее зад и крепкую грудь, обрисованную белой рубахой, просвечивающей под солнечными лучами, которые падали из открытых окон. Эти самые лучи будто нарочно освещали именно Беату, словно Создатель решил выделить девушку среди толпы деревенских девиц.

Парни, мощные, с толстыми крепкими запястьями, были похожи один на другого, как горошины из стручка. Это и понятно – жизнь в Лесу заставляет человека производить свой род по определенному лекалу, другие здесь не выживут. И не выживали.

Все вооружены – на поясе висел нож или кинжал, мечей Андрус не увидел, похоже, что мечи брали только для боя. А какой бой в храме? Зачем туда тащить здоровенную железяку? А вот хороший кинжал или нож всегда поможет, если… а вот что «если», Андрус так и не понял. Когда они уходили из дома, Урхард протянул ему ремень с ножом приличного размера – с локоть длиной. Андрус выдвинул его из ножен и удивился – это был такой же, как у Беаты, нож против тварей из Леса. Хозяин дома не стал комментировать удивленный взгляд работника, не сказал ничего про опасность, лишь буркнул под нос:

– Повесь на пояс. Мало ли что… пригодится. Тем более что у нас не принято ходить без ножей.

Андрусу оставалось лишь пожать плечами и нацепить железяку, больше смахивающую на короткий меч. Такой же висел на поясе Урхарда, – у супруги – поменьше, похожий на нож Беаты.

Все время, что Андрус был в храме, он чувствовал на себе взгляды. Ну как же, деревенским интересно, что за человек объявился в доме Урхарда! Да еще такой странный – половина волос белая, половина черная. И лицо со шрамом… по виду то ли беглый преступник, то ли охотник за золотом. Говорят, те отличаются буйным нравом и всегда готовы схватиться за нож. Соответственно получают в ответ.

После окончания службы толпа пошла за околицу, туда, где между лесом и селом, над берегом озера была устроена ровная площадка, на которой, собственно, и происходили состязания. Ничем особенным она не выделялась, кроме, пожалуй, рыхлого песка на том месте, где должны были бороться бойцы. Рядом площадка для мечников, подальше щиты-мишени лучников. Вот в общем-то и все. Нет, не все – ряды скамеек, укрепленных в твердой, вытоптанной земле. Даже без навеса – видимо, считалось, что настоящий лесовик не должен бояться дождя и солнца.

В этот раз рядом с площадкой выложили здоровенные кучи дров – в честь праздника. Ведь всем известно, что если прыгнуть сквозь очищающее пламя, то все твои заботы и горести сгорят, как эти дрова. Впрочем, частенько горести и заботы сгорали вместе с ресницами – после прыжков от народа пахло паленой свининой. Подпаленные бороды, усы и косы не считались чем-то удивительным и служили лишь поводом для смеха и шуток – значит, качественное было пламя, значит, наверняка сгорят беды!

Рядом с площадкой в этот раз собралась вся деревня – старики, дети, молодые и взрослые. Дома не остался практически никто, кроме тех, кто совсем не мог ходить, – и то двух инвалидов родственники принесли на руках. В общем, остались дома только те, кто не хотел участвовать в празднике.

Ради праздника была отправлена группа охотников, добывших двух лосей, которые теперь жарились на углях, распространяя дразнящий запах. Нет ничего вкуснее мяса, жаренного на углях над озером, тем более если за все это не нужно платить, как и за пиво, несколько бочек которого выкатили к столу. Подавальщицы наливали каждому желающему. Все подходили со своими кружками, а если их не было, не стеснялись брать у соседа.

Пока что почти все были трезвы: не пойдешь же в храм навеселе. Хотя отдельные личности, как заметил Андрус, были уже в том самом состоянии, когда ноги ходят, руки хватают, а вот голова уже думает слабо. Особенно выделялся здоровенный мужчина лет сорока пяти, выше Урхарда на полголовы. Он что-то орал, шумел и требовал музыки, так как ему обязательно нужно поплясать, душа горит. С ним рядом стояли двое парней, которые приходили в лавку. Беата именно про них рассказывала, что их папаша приходил учить Урхарда уму-разуму. Андрус вспомнил, что тех звали Хетель и Эгиль, их отца, как потом сказала Беата, – Бирнир.

Селян было несколько сотен. Андрус не смог посчитать, сколько именно, люди все время переходили с места на место, бегали туда-сюда, как муравьи. Да и считать ему не хотелось – зачем? Что изменится, если селян двести пятьдесят? А что с того, если триста? Абсолютно безразлично. Единственное, что ему сейчас хотелось, – это уцепить кусок мяса, кружку с пивом и посидеть на скамье, понаблюдать за происходящим.

Минут через пятнадцать Андрусу это удалось – Урхард притащил мясо, кувшин с пивом и кружки. Через полчаса семейство Гирсе чинно поглощало еду, глядя на то, как бойцы готовятся к состязаниям.

Шанти лежала на огромной кровати императора под балдахином и думала, чем ей заняться.