— Алло? Да, дорогой. Мы почти готовы… но я… Да, но я… заказала костюмы, которые ты хотел. Нет, я… Да, понимаю, но дело в том… Да нет, мы сейчас выходим.

Медленные шаги по мраморному полу по направлению к крылу Грейера. Потом прическа снова появляется в дверях.

— Папочка немного опаздывает, поэтому просто заедет за нами через десять минут и заберет всех. Прошу быть в холле через девять минут.

Девять минут (вползание в вонючий неудобный фиолетовый костюм и натирание физиономии белым жиром) спустя мы, неловко переваливаясь, собираемся в холле вокруг ящиков: маленький желтый Лаа-Лаа, большая фиолетовая кретинка и миссис N. в достойном брючном костюме от Джил Сандер.

Швейцару N-ов требуются обе руки, чтобы впихнуть меня в лимузин, где я плюхаюсь у ног супругов. Пока водитель включает зажигание, я ухитряюсь кое-как забраться на сиденье.

— Где моя карточка? — спрашивает Грейер, едва машина отчаливает от обочины.

То ли из-за слоя неопрена на ушах, то ли из-за последствий шока голос Грейера звучит словно откуда-то издалека.

— Моя карточка! Где она? Где-е-е-е?!

Он начинает раскачиваться взад-вперед на сиденье лимузина, едва не падая на сидящих напротив родителей. Голос миссис N. живо приводит меня в чувство:

— Няня! Грейер, объясни няне, что ты хочешь!

Я изгибаюсь всем телом в направлении Грейера, поскольку фиолетовый пузырь у меня на голове отсекает периферическое зрение.

— Э… что?

Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:

— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!

Иисусе!

— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…

— Мне очень жаль.

Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.

— Грейер, мне очень жаль…

— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.

— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!

Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!

Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.

Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА[28]семейства.

— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.

Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.

Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.

— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.

Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера. Приходится обновить грим, прежде чем я нахожу Карточку в корзине для грязного белья. Зато я осталась жива и готова танцевать рок-н-ролл, в основном — ролл[29].

Дверь лифта открывается, и там, разумеется, стоит Г.С., мой Гарвард Страстный.

При виде меня у него вытягивается лицо.

Лучше просто убей.

— Что? Никогда не видел хэллоуинского костюма? — раздраженно шиплю я, вваливаясь в кабину с высоко поднятой головой.

— Нет! То есть да, сегодня тридцать первое октября, но…

— Но???

— Я… э-э-э… да, конечно, но… — заикается он.

«Привет! Похоже, ты за словом в карман лезешь, да еще как!»

Я пытаюсь извернуться так, чтобы стать лицом к стене. Конечно, в этой коробке пять на семь особо не развернешься.

— Послушайте, — начинает он, немного помолчав, — мне очень жаль насчет того вечера. Иногда парни становятся совершенными мудаками, когда выпьют. Я знаю, это не оправдывает их поведение, но я уже говорил, что они всего лишь школьные приятели…

— И?.. — обращаюсь я к стене.

— И… — Он словно обмяк. — И вам не следует составлять мнение обо мне по одному пьяному вечеру в «Дор-рианс».

Я делаю пируэт и оказываюсь лицом к нему.

— Да, по одному пьяному вечеру, когда ваши «дружки по старым временам» назвали меня шлюхой. Поймите, иногда мне приходится общаться с друзьями, взгляды которых не совпадают с моими, но только до определенной степени. Если, скажем, на повестке дня стояло бы групповое изнасилование, я нашла бы что сказать по этому поводу!

— Ну…

— Ну?

— Ну, для человека, не любящего поспешных суждений о себе, с вашей стороны довольно лицемерно с ходу судить меня по поведению других!

— Достаточно справедливо.

Я набираю воздуха в грудь, стараясь выпрямиться в полный рост.

— Поэтому позвольте уточнить. Мое мнение о вас основано на том факте, что вы и пальцем не пошевелили, чтобы их заткнуть.

Он смотрит мне в глаза.

— Ладно, я должен был вступиться. Жаль, что тогда все вышло из-под контроля.

Он заправляет волосы за ухо.

— Послушайте, пойдемте сегодня куда-нибудь, и я заглажу все свои промахи. Будет целая компания: мои друзья по колледжу. Это совершенно другие люди. Даю слово.

Дверь снова открывается. И женщина в кашемировом пончо и ее пудель оглядывают нас с одинаковой досадой, потому что мой костюм занял все пространство. Дверь снова закрывается. Я вдруг понимаю, что нам осталось всего два этажа.

— К сожалению, мне предстоит пуститься в разгул, — говорю я, показывая трехпалой рукой на свой фиолетовый торс, — но все же попробую заглянуть часам к десяти.

— Здорово! Сам еще не знаю, куда мы пойдем. Подумывали о «Хаосе», о «Затем», но до одиннадцати точно будем в «Соловье».

— Постараюсь успеть, — киваю я, несмотря на то что не уверена, в какое место из его списка я должна успеть. Лифт прибывает в вестибюль, и я, изображая сексуальную походочку, ковыляю к лимузину, при этом то и дело напоминая себе о необходимости вилять бедрами.