Кволт засмеялся. Его сердечный смех почему-то напомнил мне подвыпившего забулдыгу, также чистосердечно смеющегося по поводу и без повода. Он уселся поудобнее, пригласил нас присесть рядом на покрывало.

— Пива не хотите? — вопрос был обращен ко мне.

Я подумал, что профессор Кволт — вовсе не такой уж ученый зануда, каким я его себе представлял.

Он полез в бутербродницу размером с большую корзину, достал· пару баночек «Старого Милуоки», несколько галет и польскую салями.

— Эх, и почему я в школе плохо учился, — шутливо сказал я. — Поступил бы в колледж, стал бы профессором и попивал бы пиво на пляже.

Анна строго посмотрела на меня и выразительно нахмурила брови, но профессор счел мое замечание забавным. Он откупорил банку пива и несколькими большими глотками осушил ее.

— Да вот ведь, — сказал Кволт, вытирая рот тыльной стороной ладони, — не всем удается служить, как нормальным: людям, и тогда они ищут приют для бездельников — место в кабинете профессора.

Анна игриво посмотрела на меня:

— Он разыгрывает тебя, Гарри. Профессор Кволт один из самых трудолюбивых, любознательных, блестящих и признанных академиков, которых ты когда-нибудь видел.

Кволт рассмеялся:

— Чего не скажешь об остальных, да?

Какое-то время мы сидели молча, затем Анна тихо проговорила:

— Профессор, у нас к вам дело. Нам нужен ваш совет.

— Конечно. С удовольствием, если только вы не собираетесь просить меня перевести двести страниц оригинальных персидских стихов шестнадцатого века, как мне предложил однажды любезный профессор Джаминский.

— И что вы ему ответили? — поинтересовался я.

Кволт пожал плечами:

— Я просто сказал, что в результате перевода пострадают две важные вещи: стихи и я.

— Я обнаружила ночные часы, — без всякого предупреждения выпалила Анна.

Слова Анны обрушились на профессора, как гром среди ясного неба! Он выронил банку с пивом, подался вперед и ошарашено переспросил:

— Что… обнаружили?

— Ночные часы, — повторила Анна. — В отличном состоянии. И видимо, они не стоят без дела.

— Где? — автоматически переспросил Кволт. — Вы действительно их сами видели?

Я кивнул:

— Они установлены на старых солнечных часах в саду моей крестной. Недавно она овдовела. Ее муж занимался нефтяными поставками, часто бывал в Аравии и собрал целую коллекцию древних реликвий. Возможно, он купил эти ночные часы, но я не понял, для чего они нужны. Может быть, он думал, что это обыкновенные арабские солнечные часы.

Кволт медленно, задумчиво покачал головой.

— Никто и никогда не продаст в Аравии ночные часы, сказал он. — Даже если у вас куча денег, все равно ничего не выйдет. Так что покупка исключается. К тому же, как вы знаете, они запрещены.

— Да, знаю, — сказал я. — Анна говорила. Но я не могу понять почему.

Кволт сдвинул на лоб зеркальные очки и пристально посмотрел на меня умными проницательными глазами. Его глаза были серьезными в то же время живыми и дружелюбными.

— Почему? Да потому, что они работают, — просто сказал он. — Еще никому из современных ученых не удалось выяснить, как они действуют, но абсолютно достоверно то, что они наделены мистическими свойствами Великих Пирамид. Предполагается, что они использовались египетскими чародеями за тысячи лет до Рождества Христова.

Я с тревогой посмотрел на Анну.

— Но если они работают, значит, кто-то пытается придать, кувшину огромную силу и мощь, и раз этот кто-то действует обдуманно…

Кволт, нахмурившись, посмотрел сначала на меня, потом на Анну.

— Не хотите ли вы меня немного просветить? — спросил он. — Кто это действует обдуманно? Что за кувшин? О чем вы говорите?

Мы с Анной рассказали Кволту все, что знали о Максе Грейвсе и его коллекции, о кувшине джиннов и обо всех загадочных событиях, происшедших в тот роковой день. Временами могло показаться, что профессор Кволт нас не слушает, но его напряженная фигура свидетельствовала об огромном внимании и интересе. Пока мы не закончили, он не произнес ни слова, потом сел и долго, уставившись на разноцветное покрывало, обдумывал рассказанное.

Спустя несколько минут он как бы проснулся, притянул к себе старомодный, длинный пиджак, достал из кармана трубку и пачку табаку, он набил трубку, чиркнул спичкой и, закрыв пальцем крышку, долго раскуривал ее. Только после того, как трубка превратилась в паровоз, он наконец-то начал говорить, не вынимая мундштук изо рта.

— Должен сказать, прежде всего, что я вам верю, заметил Кволт. — Есть вещи, о которых вы не могли бы знать, даже если бы что-то и слышали и даже если бы вы были специалистами по истории древней средневосточной, культуры. Как, например, вся эта затея с лицами. Это абсолютно неизвестный способ защиты от воскрешения джинна, о нем знали только немногие чародеи Персии в пятом веке до нашей эры. Они называли это, если память мне не изменяет, «Печать Согнанных Лиц». Так что-то, что вы, дорогой мистер Эрскайн, видели в доме вашей крестной со снятыми портретами, изрезанными газетами, по сути — то же самое.

— Все-таки непонятно с Максом, — сказал я. — Почему он изрезал собственное лицо, ведь все равно оставалась еще Маджори? И ведь джинн мог запросто взять лицо его супруги?

Профессор замотал головой:

— Нет, мистер Эрскайн, вы недостаточно знакомы с культурой Аравии. Для них женщина — существо низшего, сорта, волшебный джинн никогда не возьмет лицо женщины. Джинн — это могущественный дух, и принять женское обличье — значит унизиться и потерять свою силу.

Я хлебнул пива. День был такой жаркий, что банка уже накалилась, и пиво превратилось в теплую мочу.

— Ну, и что же собирается делать этот джинн, профессор? — спросил я Кволта. — Судя по всему, он очень, напугал Макса, но мне неясно, какой конкретно вред может причинить этот древний клуб дыма?

Профессор Кволт продолжал сосать трубку.

— Никто этого сказать не может, если неизвестно, какой именно джинн заточен в сосуде. Но если в сосуде действительно джинн Али-Бабы, тогда я вас предупреждаю, что в доме вашей крестной завелась атомная бомба, если не хуже.

— Но хоть какого рода вред причиняют джинны?

— Видите ли, отделить факты от легенды почти невозможно, — объяснил профессор Кволт. — Но все книги и манускрипты, что прошли через мои руки, сходятся в одном.

— В чем?

— В том, что у джинна Али-Бабы есть одна характерная черта, которой нет ни у одного другого джинна. У него есть способность превращаться во все, во что он пожелает, в пределах, правда, определенных границ. Он может быть облаком дыма, или гигантской сороконожкой, или прокаженным в капюшоне, или летающим львом. За эту способность изменять свою внешность он известен как «Сорок Грабителей Жизней». Чаще его именуют «Сорок Разбойников», хотя правильнее называть — «Сорок Убийц». Любое проявление джинна — каждое из сорока — порождает смерть, но по-своему. Смерть от страха, если джинн в виде облака дыма, или смерть от ядовитого укуса, если джинн в виде гигантской сороконожки, или смерть от заразной болезни, если он скрывается под маской прокаженного в капюшоне. Смерть от огня, от утопления, от удушья, от разрыва сердца — всего сорок способов убийства.