– Чушь собачья, – заявила Шерри.

Жирный сказал:

– Ты имеешь в виду «Британнику» или Библию? «Британника» просто…

– В Библии такого нет, – сказала Шерри, которая постоянно читала Библию или по крайней мере носила ее с собой.

Жирный потратил несколько часов, чтобы найти цитату из Луки. Наконец он показал ее Шерри:

И спрашивали Его ученики Его: что могла бы значить притча эта? Он же сказал: вам дано познать тайны Царства Божия, а прочим в притчах, чтобы они видя не видели и слыша не слышали.

Лука 8:9.10

– Я спрошу у Ларри, может, это из неканонической части Библии, – заявила Шерри.

Поставленный таким образом на место, Жирный начал раздражаться:

– Шерри, почему бы тебе не вырезать те части Библии, которые ты считаешь верными, и не склеить их вместе? А с остальными вообще не иметь дела.

– Не груби, – ответила Шерри, запихивая вещи в тесный шкафчик.

Несмотря ни на что, Жирный решил, что они с Шерри сходятся в главном. Оба верили, что Бог есть; что Христос умер, чтобы спасти человечество; что те, кто не верит в Бога, вообще не знают, что происходит. Жирный сказал Шерри, что видел Бога. Она отнеслась к этой новости невозмутимо (в то время Шерри без конца иронизировала).

– Это называется теофания, – сообщил Жирный. – Или епифания – богоявление.

– Богоявление, – ирония только чуть-чуть проявилась в тоне Шерри, – это праздник, который отмечают шестого января, поминая крещение Христа. Я всегда на этот праздник хожу в церковь, а почему ты не ходишь? Такая чудесная служба.

Шерри бубнила и никак не могла остановиться. Жирный был заинтригован. Он попытался сменить тему; как раз сейчас Шерри рассказывала, как Ларри – для Жирного отец Минтер – пролил церковное вино прямо на коленопреклоненную прихожанку с глубоким декольте.

– Как ты думаешь, Иоанн Креститель был ессей? – спросил Жирный.

Шерри Сольвиг никогда не признавала, что не знает ответа на теологический вопрос. В самом крайнем случае она говорила: «Я уточню у Ларри». Жирному она спокойно сказала:

– Иоанн Креститель был Илия, который вернулся перед явлением Христа. Христа спрашивали, и он ответил, что Иоанн Креститель это Илия, вернувшийся согласно пророчеству.

– Но он был ессеем?

На мгновение оставив иронию, Шерри заметила:

– Разве ессеи жили не на Мертвом море?

– Ну да, в Кумране.

– А разве твой друг епископ Пайк умер не на Мертвом море?

Жирный всегда с гордостью упоминал о знакомстве с Джимом Пайком.

– Да, – кивнул он. – Джим с женой отправились в пустыню Мертвого моря на «форде-кортина». У них были с собой всего две бутылки кока-колы.

– Это я уже слышала. – Ирония вновь вернулась к Шерри.

– Чего я так и не могу понять, – продолжил Жирный, – так это почему они не выпили воду из радиатора. Так всегда делают, когда машина ломается посреди пустыни.

Жирный уже не первый год обсуждал гибель Джима Пайка. В его воображении это событие было как-то связано с убийствами Джона Кеннеди и доктора Кинга, хотя он и не мог сказать почему.

– Может, у них в радиаторе был антифриз? – предположила Шерри.

– В пустыне Мертвого моря?

Шерри заметила:

– У меня машина барахлит. Парень на станции говорит, что подвеска разболталась. Это серьезно?

Жирный вовсе не хотел говорить о старом разбитом рыдване Шерри, ему хотелось обсуждать смерть Джима Пайка.

– Не знаю.

Жирный ломал голову, как бы вернуть разговор в русло гибели его друга, но ничего не получалось.

– Чертова тачка! – выругалась Шерри.

– Ты ж ее не покупала, тебе ведь ее подарили.

– Да он вел себя, как будто я его собственность только потому, что подарил мне эту машину.

– Напомни, чтобы я никогда не дарил тебе машин, – попросил Жирный.

Все было как на ладони. Шерри не любит принимать помощь, потому что испытывать ответную благодарность для нее тягостная обязанность. Однако Жирный справился и с этой проблемой: он что-либо сделает для Шерри, не ожидая получить что-то взамен; следовательно, не ожидая благодарности. Следовательно, если он ничего не получает взамен – это хорошо.

Жирный не заметил, что благодарность не просто отсутствовала (с этим он был способен справиться психологически) – ее место заняла открытая злоба. Жирный счел это раздражительностью, некоей формой нетерпения. Он не мог принять, что кто-то способен ответить злобой на помощь. Таким образом он отказывался верить собственным чувствам.

Однажды, когда я читал лекции в Калифорнийском университете в Фуллертоне, один студент попросил меня дать определение реальности. Подумав, я ответил:

– Реальность не исчезает, если вы перестаете верить в нее.

Жирный не верил, что Шерри отвечает злом на помощь, однако это никак не изменило ситуацию. Таким образом реакция Шерри оказывалась за пределами того, что мы называем «реальностью». Нравилось это Жирному или нет, нужно было как-то справляться с этим, в противном случае ему просто не стоило видеться с Шерри.

Визиты Жирного к Шерри стали одной из причин ухода Бет. Жирный полагал, что его визиты не более чем благотворительность. На самом деле тут были замешаны сексуальные желания, поскольку Бет утратила к нему интерес, и Жирный, как говорят, не получал своего. Шерри во многом казалась ему симпатичной, да, собственно, она и была симпатичной. Во время химиотерапии она носила парик. Дэвид был одурачен и постоянно делал Шерри комплименты по поводу ее волос, что немало удивляло ее.

Изучая формы, которые принимает мазохизм у современного человека, Теодор Райк пришел к интересным выводам. Мазохизм более распространен, чем мы думаем, поскольку его формы весьма размазаны. Основной процесс таков: человек видит нечто плохое, что кажется неизбежным. Нет способа остановить этот процесс; человек беспомощен. Чувство беспомощности генерирует необходимость как-то обуздать боль – контролировать ее любым способом. В этом есть смысл; субъективное чувство беспомощности более болезненно, нежели неотвратимое страдание.

Однако в процессе обретения контроля над неотвратимым страданием человек автоматически становится агедоничным, то есть неспособным или не желающим наслаждаться удовольствиями. Агедония приходит исподтишка. Она год за годом овладевает человеком. Например, первая стадия процесса агедонии – когда начинаешь откладывать удовольствие.

Учась контролировать необратимое страдание, человек учится самоконтролю, становится дисциплинированным стоиком, перестает подаваться импульсам. Он контролирует все: свои порывы и внешнюю ситуацию. Он одновременно контролирует и сам находится под контролем. Совсем скоро он начинает контролировать других людей, считая их частью внешней ситуации. Человек становится манипулятором – конечно, того не сознавая, он лишь хочет ослабить чувство собственного бессилия. Но при этом незаметно пытается ограничивать свободу других. Впрочем, это не доставляет ему удовольствия.