Виктор смутился. Конечно нет. Только говорить об этом прямо — цинично, а выкручиваться и говорить, что он, конечно, взял бы, но… — глупо и фальшиво.

— Да ладно, — с горечью усмехнулась я. — Это я так просто. Конечно нет. Да я и не пошла бы.

— Послушай, я постараюсь что-нибудь сделать. Не знаю еще что, но постараюсь. Может, кому-нибудь прислуга нужна. Тебе же сейчас особо выбирать не приходится. А так — под крышей и сыта.

— Да что вы, Виктор Алексеевич, кому такая страшная прислуга нужна? Столкнутся со мной вечером в коридоре — и Кондрат хватит. Идея хорошая, но…

Сгорбившись, шлепая тапками, я вышла из ординаторской. Виктор возился с замком, когда ко мне снова подбежала, одергивая коротенький халатик, Вика.

— Марин, он снова звонил. Ну, я сказала, чтобы приезжал. Ты так рукой махнула, я подумала, что пусть.

— Да он со страху помрет, — простонала я, беспомощно глядя на Виктора. Что делать-то теперь? Приедет ведь!

— Не помрет, — отрезал тот. — Он тебя уже страшную видел, когда сюда вез. И потом тебе что, замуж за него выходить?

— Ну, это вряд ли.

— Вот видишь. А вдруг он-то как раз тебе и поможет?

Ничего не ответив, я побрела обратно в палату.

Поможет, как же! Никто мне уже не поможет. Господи, если ты есть, то почему не дал мне умереть?

* * *

— Ну, как там твоя спящая красавица?

— Мама! — Андрей так и подскочил с трубкой в руках. Он звонил в больницу и не слышал, как мать тихо вошла в комнату и остановилась в дверях.

— Извини. Это действительно как-то неудачно… сказалось. Ну так что?

— Ей лучше, — буркнул Андрей, старательно пристраивая трубку на рычаг и не глядя на Ольгу Павловну. — Говорят, можно навестить.

— Навестишь?

— А почему нет?

— Можно подумать, я тебя отговариваю. Я только одного боюсь.

— Догадываюсь. — Андрей даже покраснел слегка, то ли от досады, то ли потому, что мать прочитала его тайные мысли. — Ты боишься, что я ее буду жалеть, жалеть, а потом возьму и полюблю из жалости. Эдакая Дездемона наоборот. «Она его за муки полюбила, а он ее — за состраданье к ним». Так, что ли?

— Ну… — Тут уж и Ольга Павловна порозовела. — Вроде того. Тем более я вижу, ты все еще из-за Инны переживаешь. А тут такая возможность почувствовать себя героем и рыцарем. Ты же ее, можно сказать, спас. А лицо — ну, как говорится, с лица воду не пить.

— Мам, ты ее не видела. Какая там вода. Ее так отделали! Да и мент говорил, что просто ужас. Не волнуйся. До такой степени мое желание почувствовать себя рыцарем и героем никак дойти не сможет. Жалко — это да. Но не более того. Не такой уж я золотой и бриллиантовый. Навещу разок, и все. Она же никому не нужна, никто ее не ищет.

— Смотри, Андрюшка, — вздохнула мать. — Я тебя знаю, ты можешь разок что-то такое отчаянное сделать, но надолго тебя все равно не хватит. Так что постарайся не заморочить ей случайно голову. Будет потом тебя ждать и плакать.

— Ну, ма, ты даешь! — засмеялся Андрей. — Я понимаю, что для каждой наседки свой цыпленок — самый замечательный, но не до такой же степени. Ты посмотри на меня, тоже еще подарок. Не мужик, а недоразумение. Пройдешь мимо и не заметишь. Да и плешь уже пробивается.

— Подумаешь, плешь! Благодарность — она совсем другими глазами смотрит. И в недоразумении прекрасного принца сочинит. Кстати, это только кажется, что чувствовать благодарность с чьей-то стороны — приятно. На самом деле очень скоро это становится в тягость.

— Не станет, — отмахнулся Андрей. — Не успеет.

Он твердо решил: никаких соплей. Мать права. Мало ли что этой девчонке в голову взбредет. Уже одно то, что он в больницу звонил, чего стоит. Ей, конечно, об этом сказали. Ах-ах, как романтично! А если еще и заявится, как мать говорит, с букетом и конфетом, тогда и вовсе — туши свет, бросай гранату. По-разумному, не надо бы, но… Нет, навестит один раз — и все. И потом, может, ей правда помощь какая-то нужна. Больше-то ведь некому.

* * *

— Марин, к тебе!

Вика чуть посторонилась, пропуская Андрея в палату, но уходить не спешила, продолжала топтаться в дверях, возбужденно поблескивая глазами. Интересно же! Будет о чем девчонкам рассказать. Красавец и чудовище! Красавец, правда, так себе оказался, сплошное разочарование — не слишком молодой, слегка потрепанный, скромно одетый. Интересно, он на самой деле такой… милосердный самаритянин или просто ему из-под нее что-то надо? А может, он извращенец? Может, его только такие кошмарики и возбуждают?

А вдруг…

Вика даже рот открыла от потрясающей идеи.

А вдруг это он как раз ее и пытался убить?! Только не получилось. А теперь вот хочет довести дело до конца. Тот симпатичный капитан — или лейтенант? — который приходил в больницу, оставлял на всякий случай свой телефон. Может, позвонить? А там, глядишь, и встретиться предложит.

Впрочем, печально вздохнула Вика, не получается. Если этот самый тип пытался Марину угрохать, то зачем в больницу повез? Бросил бы там на дороге — и все дела. Сама бы через полчаса померла.

Ну а если, скажем, бил ее не он, но он знает, кто. И теперь вот хочет Марину шантажировать. Мол, выдаст ее тем, кто хотел ее убить. Только что с нее можно взять? Если она даже не помнит, кто она такая.

А если помнит? Если на самом деле только притворяется? Нет, надо все-таки лейтенанту Кречетову — или все-таки капитану? — позвонить.

Тут Вику кто-то позвал, и она, бормоча под нос всевозможные проклятья, вышла, громко хлопнув дверью.

* * *

Да, на придуманного мною прекрасного принца Андрей Ткаченко оказался совершенно не похож. Нет, плюгавым коротышкой он не был, но ко всем моим сочиненным параметрам можно было смело подставить «не очень-то и…». Не очень-то и молод, не очень-то и высок, не очень-то и красив. Совершенно обыкновенный. Утром в метро такие, как он, сливаются в сплошную серую невыспавшуюся и от этого злую массу. Хотя… Нет, он определенно не такой. Пусть на первый взгляд совершенно незаметный и неинтересный, но если не полениться и посмотреть еще раз… Тогда сразу увидишь, что он спокойный и добрый. И рядом с ним должно быть хорошо и уютно. В общем, таким он и должен быть — мой принц.

Но тут я злобно себя оборвала.

Разглядела принца, да? Оценила? А теперь он тебя разглядит и оценит. Засекай время, через сколько секунд он вежливо попрощается и сделает отсюда ноги.

Андрей подошел к кровати, поискал глазами хоть какую-нибудь табуретку, не нашел и осторожно присел на краешек. Я не знала точно, когда он придет и придет ли вообще, поэтому оказалась застигнутой врасплох — лежащей под одеялом. Хотя я же в больнице, чего бы мне не лежать? Я села, подтянула под себя ноги и вообще вся как-то сжалась, словно старалась стать как можно незаметнее.