— Все теперь против нас, — говорил Зебеде. — Население, беспрерывные дожди и даже наши собственные генералы. Одни зовутся герцогами и князьями и предпочитают сидеть в мягких креслах, чем шлепать по грязи; другие спешат поскорее получить звание маршала. А мы, несчастные, можем дождаться только того, что нас искалечат в конце концов. Мы — дети крестьян и рабочих, которые боролись, чтобы уничтожить знать, теперь снова погибнем ради того, чтобы появилась знать нового сорта!

Я увидел тогда, что даже самые загнанные и несчастные люди, в конце концов, начинают понимать свое печальное положение и его причины.

Мы находились теперь между тремя армиями, которые собирались раздавить нас. Северной армией командовал Бернадот, силезской — Блюхер, а богемской — Шварценберг.

То говорили, что мы перейдем Эльбу и нападем на пруссаков и шведов; то, что мы со стороны гор нападем на австрийцев. Мы проводили время в маршах и контрмаршах. Солдаты, утомленные переходами и вечным ожиданием, ворчали:

— Это уже слишком! Надо кончать так или этак! Дольше ждать нельзя!

По вечерам приходилось быть настороже, потому что некий Тильман[12]1 возбуждал против нас крестьян и, как тень, следовал за нами по пятам со своими партизанами. Их было достаточное количество.

В это же время нам объявили войну баварцы, баденцы и вюртембергцы. Вся Европа была против нас.

Скоро вражеская армия стала собираться в одно место, как для большой битвы. Это утешало нас. Вместо казаков Платова[13]и партизан Тильмана мы увидели теперь гусар, егерей и драгун. Дождь лил, как из ведра. Некоторые, выбившись из сил, садились в грязь около дерева, покоряясь своей жалкой участи.

Когда на мгновенье дождь прекращался и среди туч блестели лучи осеннего солнца, мы могли видеть неприятельскую армию, как на ладони. К ней не подошли еще только русские и австрийцы.

Четырнадцатого октября наш батальон был послан на рекогносцировку к Аахену. Там оказался неприятель. Он встретил нас пушечными выстрелами. Всю ночь мы провели под дождем, не решаясь разводить костров. На утро мы форсированным шагом ушли оттуда. Все почему-то повторяли:

— Битва близка!

Сержант Пинто утверждал, что в воздухе чувствуется приближение императора. Мы двигались по направлению к Лейпцигу, и я думал: «Хорошо бы благополучно выбраться из битвы, чтобы снова свидеться с Катрин».

В следующую ночь погода была лучше. В небе поблескивали звезды. Мы продолжали маршировать. Наутро, часов около десяти, нам скомандовали:

— Стой!

Мы сделали привал. Во время него мы внезапно услышали странный гул в воздухе. Сержант Пинто сказал:

— Битва началась!

Почти тотчас же офицер, не слезавший с коня, поднял саблю вверх и крикнул:

— Вперед!

Мы бросились бежать, ни на что не обращая внимания. Ранцы, ружья, патронташи — все подпрыгивало. Через полчаса мы заметили впереди хвост бесконечной колонны — там находилась артиллерия, кавалерия, пехота, обозы. Сзади нас была видна другая колонна войска. Вся эта масса мчалась, не разбирая дороги.

Справа и слева поднимались большие облака дыма, сверкали молнии. Гул все нарастал. Мы были еще в четырех верстах от поля битвы, но уже приходилось кричать, чтобы нас слышали.

— Вот это настоящая битва! — говорили мы.

— Это посерьезней, чем при Эйлау[14], — согласился сержант Пинто.

Никто не смеялся. Мы мчались вовсю, а офицер повторял:

— Вперед! Вперед!

В нас говорила любовь к родине, но еще больше— желание драться.

Около одиннадцати часов мы увидели поле битвы — оно находилось в миле от Лейпцига. Мы видели колокольни города и старые укрепления, по которым я когда-то бродил.

Тылом к городу стояли дивизии Рикара, Домбровского, Суама и других. Совсем вдали, на холме, около старой фермы с большими сараями блестели мундиры генерального штаба. Эго была резервная армия, которой командовал маршал Ней. Левое ее крыло соединялось с армией, руководимой Мармоном[15], справа находилась армия, которой предводительствовал сам император. Мы стояли таким образом около Лейпцига, а враги взяли нас в кольцо еще большего размера и заперли в городе, как в ловушке.

И разыгрались здесь три битвы сразу. Одна с русскими и австрийцами у Вахау, другая — с пруссаками у Мокерна, по пути в Халль, третья — на дороге к Лютцену — здесь шла борьба за мост у Линденау, который атаковал австрийский генерал Гиулай.

Я узнал все это уже после.

Наш батальон стал спускаться в долину, чтобы соединиться с дивизией. В это время мы увидели мчащегося к нам во весь опор офицера генерального штаба. Через две минуты он был около нас. Офицер Лоррен подъехал к нему навстречу. Они обменялись несколькими словами, и прискакавший офицер поехал дальше. Сотни офицеров скакали так через равнину и разносили приказания.

— Поворот направо! — скомандовал нам офицер, и мы направились к лесу, тянувшемуся вдоль дороги. Это была буковая роща. На опушке леса мы проверили, исправны ли наши ружья, и, разбившись на эшелоны, вошли в лесную чащу.