Дядя Саша жил на другом конце города, на «Коломенской», но пару раз в месяц по выходным мама отпускала Сашу, и он долго ехал на метро: до «Проспекта Маркса», потом переход на «Площадь Свердлова», причем не в центре зала, где указано, а по эскалатору, где выход из третьего вагона, а потом уже близко и, главное, не проедешь, потому что прямо перед «Коломенской» поезд выскакивал из-под земли и ехал над Москвой-рекой, почти как на станции «Ленинские горы».

На «Ленинских горах» – Дворец пионеров. Говорят, там есть кружок фехтования, где учат драться на шпагах, как д’Артаньян. Может, там есть такой же учитель фехтования, как в фильме «Достояние республики»: смелый, отважный, честный. Подрасту, думает Саша, обязательно запишусь.

У дяди Саши весело, спокойно и хорошо. У него интересная жизнь, он не ходит каждый день на работу, а несколько раз в год ездит в далекие экспедиции.

– Дядя Саша, а расскажи мне еще что-нибудь про путешествия.

– Про путешествия? Я про Дальний Восток рассказывал? Про гейзеры?

– Это где яйцо прямо в воде можно сварить? Ага, рассказывал.

– А про то, как мы едва не замерзли в буран?

– Ага. А потом вас нашли наутро полуживых, но довольных.

– Точно. – Дядя Саша помолчал. – Ну вот, выходит, я почти все тебе рассказал уже.

– А я поеду туда, когда вырасту?

– Конечно, поедешь. – И в голосе дяди Саши столько уверенности, что маленькому Саше кажется: для взрослого человека нет ничего проще, чем махнуть на Дальний Восток в Долину гейзеров.

Много лет назад, в другой квартире, в другом городе с тем же названием, в стране, которой еще несколько лет предстояло быть Российской империей, другой мужчина говорил сыну те же слова. Конечно, поедешь. Карта лежала перед ними на столе.

Индия. Кашмир. Гималаи.

Тибет. Шамбала. Атлантида.

Запомни, Миша, ты в Индии – будешь.

Мальчики на всю жизнь запоминают такие обещания.

– Давай лучше я расскажу тебе про темное озеро, – говорит дядя Саша.

– Про озеро?

– Да. Это мне мама рассказывала, бабушка твоя. О том, что в глухих лесах есть темное озеро. Впадает туда речка, и на ней стоит одинокая мельница. День и ночь скрипит мельничное колесо, а в темной воде гниют коряги, плавают рыбы и живет водяной.

– Водяной? – Саша разочарованно глядит исподлобья. – Так это сказка? Я ведь уже не маленький, я в сказки не верю.

– Какая тебе сказка? Я же говорю: настоящий водяной. В мушкетеров ты веришь, а в водяного – не хочешь?

– Дядь Саш, – обиделся мальчик, – водяной – это для маленьких. Это как в мультиках. Я Водяной, я Водяной, никто не водится со мной.

– Это другой водяной, – серьезно сказал дядя Саша, – с ним нельзя не водиться. Плотину подмоет, мельницу снесет. Знаешь пословицу: «Водой мельница стоит, от воды и погибнет»? Такому водяному подарки делать надо, задабривать его. Откупаться. Помнишь, когда ты был маленький, я тебе песенку пел?

– Нет, – покачал головой мальчик.

Дядя Саша нагнулся к самому его уху и шепотом запел:

– Водяной придет – петуха унесет,

Второй раз придет – и кота возьмет,

Третий раз придет – тебя заберет!

На последних словах он крепко схватил Сашу. Мальчик, отбиваясь, засмеялся.

– В детстве ты этой песни боялся немножко, твоя мама на меня ругалась.

– По-моему, совсем не страшная песня.

– Это ты просто вырос, – засмеялся дядя Саша. – А водяной – он страшный. С ним надо ухо востро. И поэтому наш мельник – он колдун немножко.

– Дядь Саш! Колдунов не бывает.

– Много ты понимаешь! – Дядя Саша закурил беломорину. – Водяных я не видел, а вот колдунов встречал. В Сибири. Они шаманами называются.

– Ух ты! Как в «Земле Санникова»? Как у индейцев?

И маленький Саша вспомнил: шаман в страшной маске танцует, посреди озера булькают пузыри, под красивую музыку кружится плот с убитым оленем, а потом исчезает под водой. Это духи воды приняли жертву. Саша смотрел «Землю Санникова» семь раз и в этом месте всегда замирал от сладкого ужаса.

Дядя Саша говорил, что был в Долине гейзеров, где снимали «Землю Санникова». Может, там он и встретил шамана?

Когда я вырасту, думает маленький Саша, я тоже буду путешествовать. Я буду плавать по морям, доплыву до Америки и увижу настоящих индейцев. А потом я им помогу, и мы вышвырнем всех белых американцев прочь. И я буду как белый вождь у Майн Рида. И я тоже познакомлюсь с настоящими шаманами. У них на головах звериные маски, рога, они танцуют под музыку вокруг горячих озер. И я останусь жить с ними, а в Москве жить не буду, только маму с собой заберу, бабушку и дядю Сашу.

– Я не видел темного озера, – улыбнулся дядя Саша, – но мама моя видела. Маленькой девочкой. Там жил деревенский колдун. Говорили, он был ее отцом.

– А они тоже не жили вместе? Бабушкины мама с папой?

– Ну, вроде как, – смутился дядя Саша, а потом взъерошил мальчишке лохматую нестриженую голову и предложил: – Чай с сушками будешь?

– Буду, – сказал Саша-маленький, а потом спросил: – А правда, что мой папа – твой брат?

– Правда, – ответил дядя Саша, и лицо у него стало непонятное. То ли на мальчика сердился за вопрос, то ли на кого-то еще.

– А почему я никогда его не видел?

Дядя Саша помолчал. Голубоватый дым от беломора поднимался к потолку.

– А что мама говорит?

– Ничего не говорит, – сознался мальчик. – А бабушка говорит, что мой папа – плохой человек.

– Понимаешь, Сашок, ты вот вырастешь и поймешь, как все непросто в этой жизни. Так не бывает, чтобы просто плохой человек, хороший…

– А Миледи?

– Что Миледи?

– Она ведь – плохой человек?

Всю жизнь ждешь, пока вырастешь. Вырастешь и пойдешь в школу. Вырастешь и пойдешь во Дворец пионеров. Вырастешь и будешь ложиться поздно. Вырастешь и поймешь.

Все будет. Почти все. Когда Саша вырастет, он поймет. Про плохих и хороших, плохих, хороших и злых, про темную воду, где на дне гнилые коряги, колоды и пни, про пустую квартиру без книг, про голубоватый дым беломора, про то, как не ходить на работу каждый день. Он все поймет – и все забудет, и, приходя в гости к человеку, которого так всю жизнь и звал дядей Сашей, не будет знать, о чем говорить с ним, о чем спросить. Он все забудет и так и не расскажет, как любил его мальчишкой, как ждал этих выходных, поездок на «Коломенскую», карты на стене, чая в чашке с отколотой ручкой. И не будет ни индейцев, ни далеких странствий, ни кружка во Дворце пионеров, ни шпаги в руке – только снег с небес, комья земли на крышке гроба, мама держится за рукав, предвкушение первого глотка, и незнакомый старый человек стоит рядом с Никитой – незнакомый настолько, что не имеет уже смысла спрашивать себя, хороший он или плохой.