И сейчас ей нужно было время, чтобы осмыслить новую ситуацию, время вновь обрести равновесие и здравомыслие. Иногда она вдруг почти забывала, что положение дел совсем не таково, каким кажется. Временами она вдруг обнаруживала, что без крайней необходимости сидит рядом с мужем, или разговаривает с ним, или даже разыскивает его. Например, однажды она гуляла с Маркусом после обеда в саду и, только вернувшись в дом, поняла, что вовсе необязательно было это делать, потому что София и лорд Фрэнсис ушли в деревню вместе с другими молодыми людьми. И были случаи – дважды, – когда он утром за завтраком говорил, что должен на несколько часов уехать по делам имения, а потом, оставшись с ним наедине, она спрашивала, нельзя ли ей поехать тоже. Прежде, когда Клифтоны жили вместе, Оливия всегда сопровождала мужа, не желая, по ее словам, быть просто леди в доме. Тогда она хотела быть частью его мира, хотела понять, как управляют имением, хотела разумно и осмысленно беседовать с мужем о действительно важных вещах. Ее любознательность сослужила хорошую службу в последующие годы. Маркус продолжал поддерживать связь со своим управляющим, ко никогда не приезжал домой и предоставлял ей самой принимать решения, касавшиеся повседневных дел в Раштоне. И вот два дня по утрам Оливия ездила с ним по Клифтону, слушала, смотрела, задавала вопросы, делала замечания и получала от этого удовольствие, которого давно не знала. Объезжая имение, они почти все время разговаривали. Часами, оставаясь наедине с ним, Оливия ни разу не почувствовала ни неловкости, ни какой-либо напряженности из-за их долгого разрыва и сознания того, что все это кончится, как только дочь выйдет замуж. Как в старые времена, они оба чувствовали себя друзьями, друзьями и товарищами.

Опасное чувство.

У Оливии была потребность в уединении, и она находила его не в своей комнате, а в потайном саду. У нее вошло в привычку каждый день после полудня убегать туда на часок, и только однажды – день выдался дождливый – она изменила этому обычаю. Иногда женщина сидела на камне, размышляя или мечтая, вдыхала пьянящий аромат роз, а ее взор, отдыхая, блуждал по красочному цветочному ковру. Иногда она брала с собой книгу и читала, иногда ложилась на траву в тени деревьев и следила за плывущими по голубому небу облаками, впитывая в себя спокойствие природы. А однажды Оливия заснула.

Этот сад, отгороженный от всего на свете, был миром грез, маленьким раем на земле.

Оливия никогда не запирала калитку, но всегда надеялась, что никто посторонний не обнаружит ее потайной мирок. Все очарование исчезло бы, если бы кто-то другой приходил туда восхищаться его красотами. Разумеется, за исключением одного-единственного человека. Она приходила сюда каждый день, чтобы убежать от Марка – не столько от его физического присутствия, сколько от его воздействия на ее чувства, и тем не менее он всегда незримо присутствовал рядом с ней, потому что именно здесь впервые поцеловал ее. Это был их сад – Марка и Ливи, двух совершенно других людей. Оливия не хотела признаться себе, что на самом деле они остались теми же самыми.

Днем перед началом бала она пришла в сад, вместо того чтобы, подобно остальным дамам, отдохнуть в своей комнате и приготовиться к празднику. Как часто бывало в последние дни, припекало солнце, и на небе не было ни облачка. Сидя в тени плакучей ивы у клумбы гиацинтов, Оливия мечтала, чтобы оставшиеся до свадьбы Софии три недели пролетели поскорее, и в то же время хотела, чтобы время остановилось. «Сама не знаю, чего мне хочется», – грустно улыбнулась она полному противоречию мыслей и потянулась к сиреневому цветку.

Вдруг арочная дверца открылась, и он вошел в сад. Оливия ничуть не удивилась, как будто ожидала этого. Ожидала? Конечно, неосознанно, иначе она, безусловно, искала бы уединения в каком-нибудь другом месте. Здесь в этом волшебном саду не было ничего от реального мира, и она не могла ответить, хотелось ли ей, чтобы Маркус пришел, чтобы он был здесь.

Закрыв за собой калитку, он прислонился к ней, и Оливия была уверена – хотя не видела и не слышала, как он это сделал, – запер дверь. Она ожидала этого – но хотела ли?

– Отдыхаешь? – Он прошел по дорожке мимо солнечных часов и с улыбкой остановился возле нее.

– Отдыхаю. – Она сидела на камне на уровне плеч Маркуса.

– Ты ведь каждый день приходишь сюда, верно?

– Да.

Конечно, это был мир грез. Маркус стоял, глядя на Оливию снизу вверх, и его глаза блуждали по ее лицу, волосам, телу. А она смотрела на мужчину, в которого он превратился, пока ее не было рядом, и отмечала произошедшие перемены. Ни одного из них, казалось, не тяготила воцарившаяся тишина, ни у кого не было потребности что-либо сказать.

Безусловно, он стал еще красивее, или, возможно, так казалось Оливии потому, что она смотрела на него прежними глазами, помнившими стройного симпатичного мальчика. На его лице появились линии – именно линии, а не морщины, – подчеркивавшие зрелость, волевой характер и говорившие о большом жизненном опыте, а тронутые серебром волосы, такие же густые, как и раньше, придавали еще большую привлекательность. Он раздался в плечах и груди, но живот остался плоским, талия тонкой, бедра узкими, а кожа гладкой и упругой. В отличие от Кларенса Марк Клифтон выглядел моложе своих лет. Очевидно, он как и прежде следил за собой и, видимо, много ходил пешком и ездил верхом, если судить по тренированным мышцам его ног. «Интересно, – мелькнула у Оливии мысль, – ходит ли еще он боксировать в зал Джексона, когда бывает в городе?»

Маркус протянул к ней руки, и она, без колебания положив ладони ему на плечи, наклонилась вперед, чтобы он мог взять ее за талию и спустить на землю. Несколько мгновений он держал жену на весу над собой, а она смотрела на его обращенное вверх лицо.

Это было неизбежно. На протяжении многих дней Оливия чувствовала, что это обязательно случится. Знала ли? Нет, однако подсознательно она этого ждала и приходила в потайной сад, уверенная, что рано или поздно он тоже придет туда. Ведь это был их сад, и он остался таким же прекрасным и уединенным, как тогда, когда молодые люди обменялись первым поцелуем. И если что-то осталось неизменным в мире, то это был их сад.

Маркус медленно опускал ее, так что тело Оливии скользило по его телу, пока ее ноги не коснулись земли, а потом наклонил голову и поцеловал. Из-за его роста она, как прежде, вынуждена была откинуть назад голову.

Оливия была ошеломлена тем, что все осталось прежним и одновременно стало совсем другим. Это был тот Марк, каким он был всегда, и все было таким знакомым и родным, что годы разлуки мгновенно откатились назад. Не было этих бесконечных лет, остались только Марк и Ливи, и еще необходимость быть вместе. Он был единственным мужчиной, который когда-либо интимно касался ее или целовал. Но все же что-то в нем стало иным. Обычно он касался ее приоткрытыми губами, и они наслаждались теплотой и интимностью одних только поцелуев. Она любила, свернувшись рядом с ним на диване или сидя на его коленях, упиваться поцелуями безо всякой мысли о том, чтобы пойти в постель. Это была удивительная духовная форма общения. Но он никогда не целовал ее открытым ртом, полностью вобрав в себя ее губы, и не просовывал язык ей в рот, создавая странные вибрации у нежной плоти губ. Потом его лицо оказалось над ее лицом, они снова взглянули друг на друга, на этот раз прямо – глаза в глаза. Наклонив голову, Марк покрыл нежными поцелуями ее виски и щеки, а Оливия, положив локти ему на плечи, тыльной стороной пальцев провела по его гладкой, явно только что выбритой щеке.