Последний по времени всплеск интереса к Кальтаниссетте возник тогда, когда пятнадцать лет тому назад здесь состоялся суд над «боссом всех боссов» Того Риина, но и он, похоже, не оставил никаких последствий, если не считать брутального здания суда, похожего на камеру строгого режима.

Однако этот совсем не парадный облик Кальтаниссетты пришелся мне по душе. Даже в своем нынешнем обветшавшем виде она была гораздо живее и привлекательнее многих однотипных и процветающих английских городов с их одинаковыми центрами, с одинаковыми улицами, на которых стоят одинаковые магазины, торгующие одинаковыми товарами, так что порой трудно сразу сказать, где ты находишься — в Челтенхэме, в Ипсвиче, в Таунтоне или в Абердине. Наивысшим гражданским достижением в Великобритании считается присутствие в городе M&S[23], Boots[24], Waitrose, Tesko и Sainsburys[25], Costa Coffee и Starbucks[26], McDonalds и Pizza Express, Monsoon[27] и Fat Face[28]. Ни один городской совет не успокоится, пока в городе не будет полного набора этих заведений. Критериями успеха признаются однородность, сходство, подражание и тиражирование, а не различия и многообразие. Ирония нерегулируемого капиталистического коммерческого сектора заключается в том, что он продуцирует единообразие едва ли не с той же неизбежностью, что и государственный контроль коммунизма.

Кальтаниссетта с ее кафе-морожеными, обычными кафе, винными барами и ресторанами, мясными лавками и пекарнями не заслуживает никаких упреков. Практически на каждой улице вдали от центра есть лавка с полным ассортиментом овощей. Возможно, в Кальтаниссетте нет МахМага и Armani, McDonalds и Auchan[29], зато здесь есть мясная лавка Джузеппе Кастильи, специализирующаяся на местных редких породах коров, овец и свиней, и магазин Джераси, производителя торроне (нуги). Помимо этого, ежедневно работает изобильный рынок на виа Бенинтенди, извивающейся между старинной пьяцца Меркато (ныне превращенной в муниципальную автостоянку, что само по себе свидетельствует об изменении городских ценностей) и главным проспектом Кальтаниссетты — проспектом Виктора-Эммануила.

Здесь можно увидеть каскады гороха и конских бобов, груды бишни, пылающие горы абрикосов. Этот рынок — настоящее царство томатов: маленьких, крупных, томатов величиной с вишню и величиной со сливу, томатов, по форме напоминающих припавших к земле жаб, блестящих, спелых томатов, томатов с золотыми прожилками и зеленых, как яблоки. Здесь продают соленые и маринованные каперсы, свежие каперсы в пластиковых коробочках и листья каперсов для салатов, цикорий и латук-салат разных сортов — с неровными и ровными краями, со спиралевидными листьями и с листьями, на которых видны пурпурные пятнышки, с мохнатыми листьями всех оттенков зеленого цвета, покрытых сверкающими на солнце капельками воды.

Во всем этом изобилии и великолепии было нечто игривое и соблазнительное, и я слегка опьянел. И вспомнил, как и с чего началась моя любовь к еде. Почему, проведя двадцать минут в супермаркете и оставив там семьдесят пять фунтов стерлингов, вы выходите из него в дурном настроении? И почему, проведя в два раза больше времени на рынке и возвращаясь оттуда с тяжеленными пакетами, оттягивающими руки, вы полны сил и радуетесь жизни?

Между рыночными прилавками существовала настоящая конкуренция, совершенно не похожая на искусственную, тщательно дозированную и в высшей степени заорганизованную конкуренцию между супермаркетами Великобритании, объединенными в один картель. На рынке на виа Бенинтенди я мог сделать покупки у дюжины продавцов овощей и фруктов, товар которых различался по цене и качеству, а зачастую был привезен из разных мест (Рибера, Гиерра, Сан-Марцанно — шикарный, Романа — сексуальный, сладкий, сладчайший, нежный). Там можно было купить дыни или абрикосы, горох или почкообразные бобы, брокколи или лук быстрее, чем я бы довез свою тележку от одной секции с фруктами и овощами до другой в супермаркете Tescone говоря уж о том, чтобы сесть в машину и поехать в другой магазин, чтобы сравнить цены и качество.

На рынке я наблюдал и выразительные жанровые сценки, подобные тем, которые изобразил на своих картинах Ренато Гуттузо: беззубого мужчину, разложившего предназначенные для продажи пучки ароматного сушеного майорана прямо на капоте своей машины; весьма фривольное заигрывание пышногрудой молодой блондинки с мужчиной средних лет в синей бейсболке, которому она передавала дыни; соревнование по борьбе между двумя седовласыми женщинами, колесные сумки которых столкнулись и сцепились; маленького мальчика, сновавшего между прилавками и жонглировавшего фиолетово-черными баклажанами.

По мере того как шло время и солнце припекало все сильнее, запахи, которыми был пропитан рынок, становились ощутимее и соблазнительнее: в воздухе витал острый аромат олив (черных, зеленых, олив, очищенных от косточек и фаршированных перцем, маленьких, сморщенных и величиною с садовую землянику, олив, приправленных розмарином, чесноком, лимонной цедрой и майораном). К нему примешивались запахи дико растущего орегано, пучки которого лежали прямо на мопеде; базилика, дикого фенхеля и чеснока, сплетенного в замысловатые косы. Все это дополняли ароматы соленых анчоусов, персиков и клубники, рыбы и благоухающих сыров. Один запах словно вился вокруг другого, они то смешивались, то снова разъединялись, но всегда были опьяняющими.

Здесь я увидел нечто такое, чего прежде никогда не встречал: свежий турецкий горох, похожий на мозговой, в виде коротких, толстых стручков, на стеблях, на которых они выросли; и длинные, серовато-зеленые, остроконечные огурцы, свернувшиеся в спираль и похожие на змей. Ничего подобного в английских супермаркетах не найдешь: слишком странное зрелище, да и залаять такой огурец в полиэтилен невозможно. И еще одна диковинка: то, что я принял за маленькие сухие артишоки, на самом деле оказались большими шишками чертополоха, аккуратно упакованными в коричневые бумажные мешки.

— Что вы с ними делаете? — спросил я мужчину, который продавал их.

Его лицо напоминало проколотый футбольный мяч. Он что-то ответил мне на диалекте, но я не понял и переспросил. Он попытался еще раз. Безуспешно. На помощь ему пришел друг. Мое замешательство лишь удвоилось: к непониманию добавилось смущение. Потом мне пришлось притвориться, что на меня снизошло просветление, и сказать, что я — турист, поэтому, к сожалению, мне негде приготовить этот уникальный деликатес.