«Боже, до чего страшные и вонючие, – разглядывал Мор полураздетых американок, спавших в ворохе грязного тряпья. – Впрочем, если кто-то пересилит отвращение – я не стану возражать. Все лучше, чем исподволь ожидать мятежа».

Осмотрев «сюрприз», друзья покинули борт «Верены» и направились к жилым отсекам, где Мор намеревался предложить однокашнику поселиться в его апартаментах. Женщины не произвели на него впечатления. Напротив, спрыгнув на тротуар, он казался мрачным и озадаченным.

– Сколько людей в твоем экипаже? – спросил он Альфреда.

– Выходили в море, имея полный комплект – сорок четыре человека. Трое умерли, но прибавились четыре женщины. Итого – сорок пять.

– С продуктами совсем плохо?

– Не считая недельного НЗ в опечатанной кладовой, запасов осталось дней на пятнадцать-двадцать.

– Не густо. – Хайц повернул в коридор жилых отсеков. Толкнув металлическую дверь, пригласил: – Прошу.

Оглядев жилище, товарищ повеселел.

– Здесь в тысячу раз лучше, чем в утробах наших подлодок!

– Не знаю, не знаю. Прожив полгода в каменном мешке, я уже так не думаю. Да, хотел тебя спросить: почему твоя «семерка» называется «Вереной»?

– Во-первых, я получил ее новенькой – прямо у стапелей, и борта боевой рубки были девственно чисты. Во-вторых, командование решило не наносить буквенно-цифровой индекс из соображений секретности.

– Понятно.

– Кстати, что ты намерен делать с зачинщиками? – поинтересовался Альфред, выкладывая на полку шкафчика свои вещи. – Такие поступки прощать нельзя. Однажды в сорок четвертом мне пришлось лично расстрелять двух матросов…

– Знаю. С ними разбирается старший помощник, и завтра утром мы поставим в этом деле жирную точку. Ты продумал свой доклад?

– В общих чертах, – пожал плечами Альфред.

Главного зачинщика по приказу старшего помощника заперли в карцере – в каменном мешке довольно скромного размера. Угол пола по левую сторону от двери занимало отхожее место, над ним из стены торчал бронзовый кран. У дальней стены стояли две солдатские кровати и тумбочка между ними. Из постельных принадлежностей были матрацы, подушки и грубые шерстяные одеяла. Все нехитрое хозяйство освещалось единственной тусклой лампой.

Через час экипажи двух субмарин собрались в кают-компании. Пока рассаживались за столики, в углу на каменном приступке крутил пластинку патефон, радуя моряков звуками современного американского джаза.

Однако мероприятие не получилось сугубо праздничным: помимо здравиц по поводу неожиданной встречи соотечественников в повестке значился доклад Альфреда Ценкера о последних событиях в мире.

Патефон умолк. Два кока бесшумно сновали между столами, разнося шнапс и горячую закуску. А командир «Верены», стоя рядом с офицерским столом, говорил низким глухим голосом:

– Увы, господа, великий Рейх проиграл войну. За две недели до прекращения боевых действий преемник фюрера Карл Дёниц приказал мне доставить в Японию спецгруз, что мы и намеревались сделать, выйдя из Киля. Мы почти добрались до цели, но… немного не успели. Япония также потерпела поражение и подписала капитуляцию на борту американского линкора «Миссури». Оставшись без родины и союзников, мы решили укрыться на этой базе – я знал о ее существовании (однажды просидел здесь три месяца) и приказал штурману рассчитать новый курс. За время плавания по северным морям мы периодически всплывали для подзарядки аккумуляторных батарей и с нетерпением вслушивались в эфир с надеждой узнать что-то позитивное. К сожалению, господа, обрадовать вас нечем: в начале мая 1945 года Йодль, Кейтель, Штумпф и фон Фридебург подписали протоколы актов о капитуляции Германии.

– Что стало с фюрером? – тихо спросил кто-то.

– Мы располагаем только теми сведениями, которые передаются по радио странами Европы. Судя по их сообщениям, фюрер покончил с собой в берлинском бункере.

– А с Гиммлером? – поднял голову Нойманн. – Жив ли рейхсфюрер?

– Мертв, – вздохнул Ценкер. И продолжил доклад: – После завершения войны наши противники – СССР, США, Великобритания и Франция – создали Международный военный трибунал, объявивший в конце августа список из двадцати четырех человек – главных, с их точки зрения, военных преступников.

– И кто же среди них?

– Все те, кто не успел или не смог покончить с собой. Геринг, Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер, Борман, Йодль, Гесс, Шпеер, Дёниц и другие.

Штурман Людвиг Ланге, лично знакомый с гросс-адмиралом, поинтересовался:

– Значит, и у Дёница есть шанс в ближайшее время отправиться на тот свет?

– У всех, кто попадет в руки трибунала, есть такой шанс. Даже у нас с вами, – ответил за своего друга корветтен-капитан. Встав, он поднял кружку и с каменным лицом подвел итог: – Как бы там ни было и что бы ни говорили русские, американцы и англичане – наша война еще не окончилась.

Ночью убитого обербоцмана уложили в специальный мешок и похоронили на «кладбище» – в самом дальнем закутке технической зоны. Закуток был устроен аналогично складу-морозильнику, отчего температура в нем сохранялась низкой.

Утро следующего дня началось с общего построения команд двух подлодок на каменном тротуаре одного из причалов.

Каменные своды освещались прожекторами, меж корпусов подлодок тихо плескалась вода. Офицеры и старшие унтер-офицеры заняли, как всегда, правый фланг длинного строя, далее, в соответствии с уставом, стояли младшие унтер-офицеры и матросы. Замыкали строй гражданские специалисты – инженеры и врачи. Отдельной группой у дальнего края прямоугольного водоема выстроилась вооруженная команда надежных моряков.

Нойманн, имеющий звание оберштурмбаннфюрера СС, торчал во время подобных мероприятий среди офицеров-подводников.

– Что ты хочешь с ним сделать? – прошептал он в затылок Мору, когда к тупиковой стене подвели связанного моториста Альберта Шлоссера.

– То, что положено в таких случаях, – расстрелять.

– Отдай его мне.

– Зачем? – слегка повернул голову корветтен-капитан.

– Он пригодится для последнего эксперимента.

Старший помощник Рудольф Кляйн поставленным высоким голосом зачитывал решение военно-судебной комиссии, состоящей из трех офицеров экипажа U-3519.

– Исключено, – отрезал Мор. – Он должен сдохнуть на глазах у всей команды, а не в тиши твоего «лазарета»!

Из двух подстрекателей, выявленных старшим помощником, Шлоссер вызывал у командира наибольшую антипатию. Он постоянно был всем недоволен, вечно что-то бубнил под нос и зыркал на офицеров злыми глазами. Однажды Хайнц услышал в его исполнении анекдот: «Представители новой расы будут стройны, как Геринг, светловолосы, как Гитлер, и рослы, как Геббельс». Он задал Шлоссеру хорошую трепку, но доводить дело до гестапо не стал. А зря! Если бы из здоровой плоти экипажа своевременно удалили гнойный нарыв, возможно, мятежа не случилось бы.