На самом деле наш обмен колкостями слегка придал мне сил и уверенности. Я пыталась держаться и даже почти почувствовала прежнюю себя. Но сейчас, боюсь, я выгляжу очень жалкой и раздавленной.

— Я дико хочу спать. Пойми, пожалуйста.

— Мила.

Его взгляд пронзает насквозь. Холодный. Жесткий. Хлесткий.

— Убежать не получится. Ты должна это понимать. Лучше сразу посмотреть реальности в глаза и принять ее полную ясность. Нам не раз еще придется возвращаться к тому, что тебе неприятно. Ты должна быть способной собраться. Если хочешь бороться, конечно. А если нет…

— Если нет, то…

— Тогда ты просто можешь у меня переночевать. Я по старой памяти помогу тебе с деньгами. И на этом закончим. Но что дальше? Боюсь, даже уйти в никуда для тебя будет проблематично. Слишком крепко они в тебя вцепились.

— Может, остались какие-то родственные чувства?

Что-то же должно было остаться! Ну, не мог же человек целовать меня, засыпать со мной в одной постели! Ласкать и заниматься любовью, так страстно…. И ничего не чувствовать!

— Я думаю, они просто переживают, чтобы я с собой ничего не сделала. Прекрасно понимают, что я не совсем в адеквате, как видишь. Боятся, что я попаду под машину? Или натворю глупостей?

— Прости, Мила. Но ты слишком сентиментальна. Я привык смотреть в лицо фактам. И в такие нежности я не верю. И тебе лучше научиться не обманываться и не видеть в людях то, чего в них нет.

— Тогда что?

— Почему ты не управляла корпорацией, а вместо тебя все взял на себя твой муж?

Когда Филатов называет Егора мужем, мне кажется, что это звучит, как издевательство.

— Я была слишком потеряна. Разбита. Но тебе этого не понять. В тебе, кажется, вообще нет человеческих чувств.

— Если бы ты знала человеческие чувства, как знаю их я, ты бы мечтала о том, чтобы в людях их не было. Зависть. Жадность. Подлость. Это даже не начало списка. Не думаю, что ты так сильно изменилась за то время, пока мы не виделись, Мила. Зная тебя, ты скорее бы забывалась в работе. А ты, как я понимаю, просто заползла в какую-то раковину страданий.

— Я любила отца. Как ты не понимаешь?

— Вялость? Апатия? Желание никуда не ходить и спрятаться от мира? Так ты себя чувствовала?

— Примерно так. Ты прямо ясновидящий какой-то.

— Все, как я и думал.

Филатов кивает каким-то своим мыслям, бросая взгляд на часы.

— Пора ехать, Мила. Как раз время.

— Что? Куда? Ночь же на дворе!

— Я думаю, тебе могли подмешивать какую-то дрянь. Ну, а сейчас мы едем провести тебе экспертизу.

— Что?

Я до побеления впиваюсь пальцами в стол.

— Ты думаешь, я сумасшедшая?

Вот же черт! Угораздило меня позвонить именно ему! Да лучше бы так и осталась ночевать на стройке!

Хотя…

В том виде и состоянии, в котором я была… Филатов вполне мог сделать вывод, что со мной не все в порядке.

— Имей в виду, Филатов. Я не дам тебе запереть меня в каком-нибудь дурдоме!

— Именно этого я и пытаюсь избежать.

Он снова невозмутимо смотрит на часы, поднимаясь.

— Предполагаю, что твоя обожаемая семейка подмешивала тебе все это время какую-то дрянь. Нам нужно получить официальное заключение о том, что у тебя нет никаких психических отклонений. И… Думаю, эти тапочки немного смутят специалиста.

Филатов бросает выразительный взгляд на мои ноги в пушистых тапочках.

— Выбери, пожалуйста, более подходящую обувь и едем. Нас уже ждут. Я специально выдернул человека из постели.

Мы молча выходим из дома Руслана, как только я, вздохнув, возвращаюсь, уже переобувшись.

Чужие вещи на самом деле неприятны, хотелось бы пользоваться ими по минимуму. Но тут уж выбирать не приходится.

— Мила? Что-то не так?

Филатов наклоняется к самому уху, когда пропускает меня вперед.

— Все в порядке, — передергиваю плечами.

— Просто размер не совсем мой. Туфли жмут.

Он кивает с каменным лицом и поворачивается к двери, чтобы ее запереть. Я же топчусь в коридоре.

Сама не до конца понимаю, от чего мне больше дискомфортно.

От того, что на мне все-таки все чужое?

Наверняка эта женщина живет здесь. С ним. Мне было бы неприятно на ее месте. Мне и на своем до ужаса неприятно!

Или от того, что он знает теперь обо мне все? Даже мой телефон до сих пор у него в руках. Прочел всю переписку. А ведь такие вещи не расскажешь никому. Особенно те сообщения. Мне… Стыдно, и, кроме того, вряд ли они имеют отношение к делу!

А еще сам факт того, куда и зачем мы едем. Вот так. Ночью. Будто прячась.

— Руслан.

Я все же не выдерживаю. Касаюсь его руки.

— Да, Мила? Если ты про одежду, то завтра что-нибудь решим. Сама понимаешь. Уже поздно. Так что придется потерпеть некоторые… хм… Неудобства.

— Ты-то хоть не думаешь, что я сумасшедшая?

Вот что меня пугает на самом деле.

Ведь в переписке ничего не сказано о том, что я застала мужа со своей сестрой. Только о том, как он меня любит и просит вернуться. И слова матери не содержат в себе информации, как она опоила меня снотворным, да еще и поддержала сестру с мужем! Только беспокойство. И о завещании ни слова…

Начинают проноситься панические мысли.

А что, если он сам сделал вывод о том, что я больная? В мою историю очень трудно поверить. Кроме того, мой вид и то, где я собиралась ночевать….

А вдруг он сейчас сдаст меня на руки какому-нибудь врачу? Запрет в дурдом? Или успел созвониться с мамой или Егором?

Черт.

От этих мыслей кружится голова.

— Осторожно.

Руслан подхватывает меня. Крепко придерживает за локоть, помогая дойти до лифта.