Девушка уже склонилась над какими-то бумагами, желая тем самым показать настойчивому посетителю, что тема разговора исчерпана, но внезапно подняла голову. Ее лицо оттаивало — по щекам как будто прошла легкая солнечная волна, губы приоткрылись, глаза внезапно потеплели.

— Охрид, — тихо сказала она. — Я была там в свадебной поездке. Конец сезона, было так тихо, так прозрачно…

— Я был там десять дней назад, — сказал Боян. — Над озером солнце всегда светит с особым усердием. Там идут раскопки античного театра. Знаете, я археолог…

Из задней двери появился офицер, посмотрел на них, тихонько покашлял.

Девушка повернулась к нему, придав лицу прежний официальный вид.

— Слушаю вас.

— Зайдите ко мне ненадолго, — сказал офицер и исчез.

— Послушайте, — девушка говорила торопливо, как будто ей угрожала какая-то опасность, — через час, в полдень, у меня будет обеденный перерыв. Ждите меня в ресторане напротив входа, там поговорим.

— Меня зовут Ирена, — сказала девушка, садясь рядом с Бояном в полуденной толчее и гомоне ресторана. Боян увидел на ее лице, освещенном солнцем, пятна — не коричневые, как показалось ему в полумраке читального зала, а цвета копченого лосося: нежно-розовые, которые, казалось, намекали на тайны тела, невидимые под одеждой.

Укоризненным взглядом она упрекнула Бояна за любопытство.

— Надеюсь, вы не будете утверждать, что пятна мне идут, мне уже надоело это опровергать.

— Но это неоспоримо.

— Придумайте что-нибудь пооригинальнее. И не спрашивайте, есть ли у меня еще пятна по всему телу — и это я слышала много раз.

— А есть?

— Да, везде. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Перед ними возник официант с блокнотом в руке.

— Давайте возьмем бифштекс с перцем трех видов, — предложила Ирена. — Здесь это блюдо отлично готовят. Я пью белое — ничего не имеете против мюскаде?

— Вы берете меня под свое командование?

— На войне как на войне, — сказала она. — У вас нет другого выбора, кроме как подчиниться.

— Как вы попали в военное учреждение? — спросил Боян. — Вы не производите впечатление человека, влюбленного в униформу.

— Семейная традиция. Мои предки из Сен-Мало. Один мой прапрадед служил на флоте еще до революции. Как утверждают семейные легенды, он плавал с Шатобрианом. Искал Северо-Западный проход…

— Но работаете вы в архиве Сухопутных войск?

Ирена подняла глаза к небу, показывая, что хватит говорить об этом.

— Я хочу, чтобы вы рассказали что-нибудь об Охриде. Когда я была там, я видела — наверху, около крепости — как с одной мозаики сняли защитный слой песка. Там были головы, из ртов которых текут реки…

Боян начал рассказывать ей о великом землетрясении шестого века, разрушившем в Македонии двадцать четыре города, о христианской традиции Охрида, славянской письменности, смешанном греческом и славянском влияниях…

Потягивая вино, Ирена смотрела на него сквозь прищуренные ресницы; луч света играл и искрился в бокале, а другой, еще более веселый и яркий, сиял в ее глазах.

— Слушайте, — сказала она, у меня заканчивается обеденный перерыв. — Я должна идти. Но я не считаю этот разговор оконченным. Если вы свободны…

— Давайте увидимся сегодня вечером.

— Да. Я заканчиваю работу в пять. Встретимся здесь.

Но, заметив недоумение на лице Бояна, добавила:

— Здесь скучно. Поезжайте лучше в Латинский квартал. Улица Генего, знаете? Я ее очень люблю — там замечательные антикварные магазины, лавки с африканскими масками и полудрагоценными камнями. Посмотрите и за меня, пока я сижу в своей темной клетке.

Не обращая внимания на протесты Бояна, она оплатила счет и уже на выходе из ресторана обернулась и помахала ему рукой.

15.

У Бояна было еще четыре часа до встречи. Он решил прислушаться к совету Ирены и вернуться на Левый берег. Латинский квартал всегда казался ему похожим на какую-то старомодную игрушку, ставшую приманкой для больших сентиментальных детей, однако он все-таки не смог противостоять своей мечте, с юности теплящейся в нем: в соблазнительном и таком многообещающем полумраке сонных лавочек найти потерянный кем-то сундук с сокровищами.

Выйдя из метро у церкви Сен-Жермен-де-Пре, Боян направился к переулкам, спускающимся к Сене. День только начинался: официанты в белых фартуках готовили столы к вечернему наплыву посетителей; в маленьких галереях, в которые в это время почти никто не заходил, служительницы что-то не спеша объясняли по телефону, рисуя узоры в воздухе рядом с телефонной трубкой и представляя целые пантомимы своими тонкими ухоженными пальчиками; в глубине магазинов экзотических специй поблескивали очки хозяев, склонившихся над письмами поставщиков из дальних стран. В витрине антикварной лавки Боян увидел икону с изображением Благовещения, которая вполне могла быть македонской; она стояла между привезенной из Южной Америки настоящей отрезанной головой размером с кулак, которую индейцы племени Хиваро окуривали дымом ядовитых растений, чтобы она ссохлась, и тибетской бронзовой молитвенной мельницей — если крутить маленький цилиндр вокруг ручки, словно погремушку, то достигается такой эффект, будто написанные на ней тексты звучат, как если бы их кто-то произносил. Пространства смешивались, сливались, дополняли друг друга. В одной витрине большой перстень с явно исламским орнаментом, привезенный из Афганистана, охватывал собой крупную бусину из оранжевого коралла, которая, судя по форме, когда-то была частью четок, возможно, буддистских; в другой — сидела вырезанная из эбенового дерева черная кукла акуа-ба, которую молодые женщины из некоторых западноафриканских племен носят с собой, чтобы родить здорового и красивого ребенка, с серебряной португальской монетой XVII века на лбу. У каждого предмета здесь была своя история — одинаково захватывающая, независимо от того, была ли она сформирована прикосновениями прошлых или умелыми руками нынешних специалистов по изготовлению фальшивого антиквариата.

В магазине минералов и окаменелостей привлеченный блеском кристаллов Боян остановился перед витриной, вспомнил рекомендацию Ирены и, зачарованный таинственным почерком геологических слоев, начертавших на рудных образованиях свое тайное послание, вошел.

В магазине, похоже, никого не было. В открытых витринах лежали срезы агатов, открывавшие свои румяные, бледно-фиолетовые и оранжевые сердцевины. Обсидиан, созданный в жерле вулкана, хранил в своей непрозрачной черноте особую, теперь уже никому не доступную, загадочную душу. Малахит распространял вокруг себя вызывающе зеленую, дикую радость; лазурит тонул в мутной меланхолии своей синевы. Боян проходил мимо кристаллов пирита, мимо спилов окаменевших стволов деревьев, живших миллионы лет назад, мимо разных окаменелостей — рыб, морских ежей, ракушек. Все это собрание чудесных предметов влекло его к себе, как магнитом: он чувствовал, будто перед ним, словно на чердаке дедушкиного дома, раскрывается старомодная шкатулка, полная невероятных вещей, про которые он до сих пор думал, что они встречаются только в книгах. Внезапно среди этого минерального мира, созданного по своим собственным законам кристаллизации, он увидел