Поппи рухнула бы мертвой прямо за обеденным столом моих родителей. Я молча обдумываю те самые семь убийств, про которые написано на моей кружке для кофе. Я могу закопать ее сексуальный трупик где-нибудь под деревьями на заднем дворе, и никто об этом не узнает.

На самом деле я никогда никого не убивал. Я вор, я мерзавец и лгун, я топаю по головам, когда мне надо, но я не убийца.

Жаль, потому что сейчас убийство выглядит как никогда соблазнительным. Меня пугает, что, как бы ни старался, я никогда не смогу контролировать эту девушку или предугадывать ее поступки. Я могу только на ходу приспосабливаться и наблюдать, приведет ли это к катастрофе или нет.

Ее слова разозлили меня, но, похоже, она сказала именно то, что надо, поскольку Кейли хлопает в ладоши и кричит:

– Поппи, спасибо тебе! И тебе, Коннор. Господи, ты же знаешь, как много это для меня значит!

Она снова радостно хлопает в ладоши. Сейчас наши пути разошлись, но когда-то мы с Кейли были не разлей вода. Сам не знаю почему, но для меня важно, что я сейчас здесь. Пусть даже сестре не очень нужен такой говнюк, как я, в ее самый радостный день.

– Извините, мы на минуточку.

Я вытаскиваю Поппи из-за стола и увожу в прихожую. Она с трудом поспевает, спотыкаясь на высоких каблуках. Я резко разворачиваюсь, прижимаю ее к стене и грозно нависаю над ней:

– Какого дьявола ты это устроила?!

Она скашивает глаза в сторону столовой, где гости явно прислушиваются к каждому нашему слову. Но мне все равно, я намеренно веду себя, как конченая дрянь, пока кому-то из участников этого спектакля не стало еще хуже. Она смотрит на меня предостерегающе и шепчет:

– Речь идет о свадьбе твоей сестры. Ты что, не видел, как она обрадовалась? Ты должен пойти.

– Ничего я не должен.

Я даже не пытаюсь понизить голос. Наоборот, хочу, чтобы меня все слышали. Да, это неприятно, но так будет лучше для всех, и особенно для Кейли. Я вовсе не хочу причинять ей боль, но она должна понять, что на меня рассчитывать нельзя, по крайней мере, в семейных вопросах. Я упрямо не желаю обсуждать то, что невозможно для меня.

– Коннор… – Тихий голос Поппи звучит умоляюще, и мне стоит огромного труда не поддаться на ее уговоры. Этого нельзя делать.

И нельзя допускать, чтобы неясные чувства, которые она пробуждает во мне, развились во что-либо большее. Чувства не для таких, как я.

Я пытаюсь сдержать то, что поднимается внутри меня, и подавляю то, что пробуждают во мне ее жалобные щенячьи глаза.

– Один день, – на сей раз тихо напоминаю я. – Ты будешь изображать мою невесту всего один день. Я согласился на ужин только после того, как ты влезла куда не следует.

Она вздрагивает, и я горько жалею о своих словах. Я не хотел причинить ей боль. Я знаю, что боль сейчас способна спасти ее от грядущего полного разочарования, но по какой-то причине эта боль заставляет меня свернуть с обдуманного курса:

– Черт, я не это хотел сказать.

– Ничего, я привыкла, – говорит Поппи, повесив голову, и внезапно лихая языкатая стерва исчезает, ее место занимает маленькая неуверенная девчонка.

Да что с ней такое? Что я такого сделал?

– Поппи. – Я наклоняюсь ближе, но она еще сильнее сжимается. – Поппи, посмотри на меня.

Я не осознаю, что делаю, но моя рука сама собой прикасается к ее гладкой щеке, поднимает ей подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. Большим пальцем я нежно провожу по ее мягкой коже, наслаждаясь ее шелковистостью. Я произношу слова, которые говорил, наверное, всего несколько раз за последние годы:

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Это я здесь – нежеланный гость.

Она облизывает губы и осторожно выговаривает слова:

– Коннор, ты не прав. Мне кажется, Кейли очень рада, что ты пришел, да и твоя мама тоже. И вовсе не из-за ее странной вражды с Одри и Йеном. – Она встряхивает головой, словно пытается собраться с мыслями и найти логичные доводы, но это не получается, и она просто обрушивает на меня водопад эмоций. – Я не могла стерпеть, как они говорят с тобой и о тебе. Я едва тебя знаю, ты украл мой компьютер, но даже мне понятно, что ты вовсе не такое чудовище, каким тебя пытаются представить. Или каким ты пытаешься представить себя.

Я удивлен. Нет, я потрясен до глубины души. У Поппи нет ни малейших причин защищать меня или верить в меня. Я вторгся в ее жизнь, как то самое чудовище, и украл то, ради чего она живет. Так почему она защищает меня?

Почему?

Она кажется мягкой и уязвимой, глядя на меня снизу вверх, словно ожидая, что я буду возражать. Но тут я слышу приближающиеся шаги, и какой-то порыв заставляет меня сделать то, что совсем не в моем стиле.

Я целую Поппи. И не легким вежливым поцелуем. Нет, я впиваюсь в ее губы, страстно, грубо, словно беру ее рот в плен. Словно у меня есть право ее целовать и я уже делал это сотни раз. Словно она принадлежит мне. Ее руки рефлекторно ложатся мне на грудь, и секунду я думаю, что сейчас Поппи оттолкнет меня. Ей стоило бы это сделать – я ничем не заслужил ее поцелуй. Но вместо этого она сжимает в кулачках мою рубашку, удерживая меня рядом.

Я наклоняю голову, чтобы углубить поцелуй, и прикусываю ее нижнюю губу, когда она не поддается. Поппи тихо ахает, и я проталкиваю язык в ее рот.

Не понимаю, что на меня нашло, но мне это нравится, хотя в голове громко звенят предупреждающие колокольчики. Поппи словно тает, отвечая на мою страсть без сомнений и задних мыслей. Наш языки сражаются за контроль, и я не сдаюсь.

Я хочу ее, я хочу эту огненную женщину так, что между ног у меня все каменеет от желания. Я еще сильнее вжимаюсь в ее тело, вдавливаю Поппи в стену. Ее руки обнимают мою шею, она приподнимает ногу и прижимает к моему бедру, и я ощущаю исходящий от нее жар сквозь брюки.

Боже правый, она тоже хочет меня! После всего, что она видела… Поппи хочет меня. Я с силой сжимаю ее бедро ладонью и ловлю ее стоны губами. Мне хочется, чтобы эта страсть не угасала.

Где-то совсем рядом покашливают. Это Йен.

Поппи испуганно вздрагивает, ее губы отрываются от моих, и мне внезапно страшно хочется как следует врезать кузену в нос за то, что он помешал.

Поппи, хихикая, бормочет невнятные извинения, словно школьница, которую учитель застал в коридоре с мальчиком. Но я не мальчик, она не маленькая девочка, а Йен точно не годится на роль блюстителя нравов. Конечно, разлад между матерью и тетей Одри – не его вина, но яблочко недалеко укатилось от ядовитой яблони, и он тот еще подонок.

– Сожалею, что пришлось прервать это представление, но, понимаете ли… – Он кивает на столовую, где родня с жадностью прислушивается к происходящему. Взгляд, которым Йен окидывает Поппи, приводит меня в ярость. Он скользит глазами по ее телу, словно замечая то, что не имеет ни малейшего права замечать.

«Она моя, ублюдок».

Сам не знаю, откуда приходит ко мне эта мысль, но она заставляет меня встать между Йеном и Поппи, загородив ее от кузена, и резко ответить:

– Мы придем, когда закончим наш разговор.

– Разговор? Так это теперь называется? – Мой неожиданный гнев только подогревает интерес Йена. – Может, ты лучше обсудишь свои проблемы по поводу свадьбы с матерью, а с Поппи поговорю я? Я бы с удовольствием рассказал ей историю нашей семьи.

Уверен, что все рассказы Йена сведутся к тому, что я законченный придурок. Но я не собираюсь оставлять его наедине с Поппи, видя, как он мысленно облизывается от грязных образов, возникающих в его мозгу. Это ему кажется, что он умен и хорош собой, на деле он просто липкий скользкий мерзавец.

Одна мысль о том, что он может иметь виды на Поппи, заставляет меня прийти в ярость. Словно красная завеса падает на глаза, прежде чем я успеваю подумать, с чего бы это я вдруг встал на защиту скандальной рыжухи, которая сейчас стоит за моей спиной.

Точнее, уже не стоит. Поппи одним легким движением оказывается передо мной, уперев руку в бок, а другой тыча в грудь Йена:

– Слушай, ты, чушь, которую ты несешь, на самом деле работает, или ты просто привык болтать что ни попадя, зная, что у тебя толстый кошелек?

Она еще сильнее вжимает наманикюренный