Потрясение от того, что он даже ничего не спросил, наполнило Ганнона, но обжигающая боль была гораздо хуже. С его губ сорвался пронзительный вопль; не в силах контролировать себя, юноша попытался отодвинуться подальше от своего мучителя, но суставы уже практически не действовали, и он рухнул прямо на раскаленную кочергу.

– А-а-а-а-а! – закричал Ганнон, оттолкнувшись от пола пальцами ног.

Офицер усмехнулся и снова прижал кочергу к телу карфагенянина, который уже не мог никуда отодвинуться. Он услышал шипение, в следующее мгновение почувствовал запах горящей плоти и снова закричал. К его невероятному стыду, мочевой пузырь не выдержал; теплая моча промочила одежду и потекла по ногам.

– Смотрите, гугга обмочился! – прохрипел офицер и сделал шаг назад, чтобы получше рассмотреть дело рук своих.

Ганнон призвал на помощь все силы и остатки гордости.

– Подойди поближе. Я пытался попасть на тебя, – с трудом выговорил он.

– Ах ты кусок дерьма! Вы только посмотрите, он еще не растерял боевой дух…

Ганнон наградил его яростным взглядом.

– Значит, ты командир этого червяка?

– Да.

– Ты слишком молод, чтобы командовать фалангой. Видимо, дела Ганнибала совсем плохи, если он позволил мальчишке вести за собой своих лучших воинов.

– Мы многих потеряли во время перехода через Альпы. – Ганнон не стал говорить, что Ганнибал прислушивается к мнению его отца.

Офицер презрительно фыркнул.

– Не сомневаюсь, что кое-кто из младших офицеров все-таки выжил, а также ветераны, доказавшие свою храбрость на деле.

Ганнон промолчал.

На лице офицера появилось хитрое выражение.

– В римской армии такие вопросы нередко решаются по знакомству. Сомневаюсь, что у вас иначе. Кто твой отец? Или брат? – Когда Ганнон не ответил, он поднес кочергу к его лицу.

Молодого человека снова охватил почти невыносимый ужас. «В конце концов, какое это имеет значение?» – подумал он.

– Моего отца зовут Малх.

– Какое у него звание?

– Он командир фаланги, как и я.

– Ты врешь.

– Нет, не вру.

– Ладно, разберемся с этим позже. – Он посмотрел на Богу. – Твой солдат не соврал про численность армии Ганнибала? Примерно тридцать тысяч солдат?

Ганнон понимал, что честный ответ не скажет офицеру ничего такого, что не узнают хорошие разведчики.

– Примерно, но армия Ганнибала постоянно увеличивается. К ней каждый день присоединяются все новые и новые галлы и лигурийцы.

– Отбросы, дикари, живущие племенами! Большинство из них родную мать продаст, если это будет им выгодно… – Офицер, погрузившись в размышления, принялся расхаживать по подвалу. – Насколько я понимаю, Ганнибалу нужно наше зерно?

– Да.

– А если мы ему его дадим?

Ганнон сомневался, что офицер наделен достаточной властью, чтобы открыть ворота города, и задал свой вопрос, потому что напуган. Это послужило ему некоторым утешением. Карфагенянин не имел ни малейшего представления о том, какая часть населения Виктумулы являлась гражданами Республики. Скорее всего большинство. Негражданам не было нужды прятаться за стенами города. Знают ли они, что их ждет, когда Виктумула падет? Ганнибал использовал новую и очень умную тактику, основанную на том, что Республика не полностью контролировала Цизальпийскую Галлию. Негражданам даровали жизнь, если те сдавались на волю победителя. Им говорили, что у Карфагена нет с ними разногласий, и отпускали. С другой стороны, захваченных в плен римлян казнили или продавали в рабство. Целью Ганнибала было посеять сомнения среди союзников римлян. Он еще только начал прибегать к данной стратегии, но возлагал на нее большие надежды.

Офицер наверняка понимает – или, по меньшей мере, предполагает, – что произойдет, когда армия Ганнибала ворвется в город. Ганнон решил, что стоит напустить страха на сукина сына; пусть знает, что его ждет мучительная смерть.

– Большинство горожан станут рабами, других казнят. Их собственность будет конфискована или уничтожена.

Его мучитель поджал побелевшие губы, триарии дружно зарычали от ярости.

– А что будет с теми, кто не является гражданами Республики?

– Им не причинят вреда. Карфаген не желает им зла.

Ганнон подумал, что Ганнибал очень умно это придумал.

– Вы слышали ублюдка? – вскричал офицер. – А у него есть характер…

– Позвольте мне им заняться, – взмолился косоглазый триарий.

– И мне! – добавил его товарищ.

Офицер принялся внимательно изучать лицо Ганнона. И, хотя страх пленника уже достиг заоблачных высот, молодой человек сумел ответить ему злобным взглядом. Несколько долгих мгновений ни тот, ни другой не опускали глаз.

– Я знаю гораздо более надежный способ заставить пса страдать, – сказал офицер. – Сильнее всего он разозлился, когда я назвал его рабом.

Непередаваемый ужас наполнил Ганнона, когда римлянин вытащил из жаровни прут с буквой «Б». Только не это, боги, прошу вас! Баал Хаммон, защити меня! Мелькарт, сделай что-нибудь!

Однако его мольбы оказались напрасными.

– Это нанесет самый страшный удар по твоей гордости, верно, гугга? – размахивая прутом, офицер направился к Ганнону. – Тебе ведь придется до конца жизни носить клеймо раба.

Больше всего на свете Ганнон жалел, что в руках у него нет меча, которым он проткнул бы своего мучителя насквозь. Но меча не было, и он сжал зубы, приготовившись к самой страшной боли, какую ему доводилось испытывать.

Офицер посмотрел на триариев.

– Разумеется, через несколько часов он отправится в царство Аида, но это не важно.

Хохот солдат оглушил Ганнона, который не мог отвести глаз от приближающейся буквы «Б».

И страх победил.

– Не делай этого. Я сохранил тебе жизнь.

– В каком смысле? Ты спятил? – вскричал офицер, но его рука замерла в воздухе.

– Около недели назад ты и твои солдаты попали в засаду недалеко от вашего лагеря. Столкновение получилось яростным, и многие твои люди погибли. Ты отступал, когда я тебя догнал. И я подарил тебе жизнь, хотя мог убить.

Когда на лице офицера появилось потрясение, Ганнон вознес молитву богам, чтобы тот не узнал, что на самом деле он спасал жизнь Мутту.

Похоже, на сей раз боги ответили на его мольбу, потому что офицер улыбнулся.

– Клянусь Юпитером, ты там действительно был! Иначе откуда бы тебе знать такие подробности?

– Я прошу только о быстром конце, больше мне ничего не нужно, – поспешил сказать Ганнон.

В подвале повисла тишина.