оказалась у парня кишка тонка выйти на бой — не удивлюсь, если он прячется сейчас за стенами города.

— Узурпатор Константин себя так не вел, — покачал головой Исаак, — хотя...сын не всегда похож на отца. Может и вправду струсил, а может бьется среди своих, как простой воин.

— Тогда он не трус, а дурак, — хохотнул Халид, — хотя — кто из нас не творил глупостей в молодости. Сейчас же для нас главное — так и не дать ему повзрослеть.

— Согласен, — кивнул Исаак, — этот бой как-то слишком затянулся. Пора бы уже и начинать общее наступление.

— Согласен, — Халид кивнул одному из стоявших рядом воинов и тот, поднеся к губам окованный серебром рог, украшенный арабскими письменами, протрубил сигнал к атаке. Вой рогов подхватили справа и слева, тогда как Исаак, пришпорив коня, устремился к подножию кургана, где стоял его собственный отряд катафрактариев. В следующий миг, громыхающая железом тяжелая конница, устремилась в гущу сражения. Арабская пехота расступилась и в образовавшийся проход, давя тех, кто оказался недостаточно расторопным, устремились тяжелые всадники. Бронированный клин ворвался в построение скутатов, сходу проломив стену щитов и проникая все глубже, пока всадники кололи и рубили ромейскую пехоту. Казалось, ничто не способно остановить этого натиска, который, к тому же сопровождался новым наступлением арабской пехоты — но уже слышался топот копыт и с правого фланга уже мчался другой конный клин — это катафрактарии армии Михаила торопились вступить в бой с еретиками.

Халид, встав во главе собственной конницы, вскинул над головой меч с золоченой рукоятью и молитвами к Аллаху, отчеканенными на дамасской стали лезвия.

— Во имя Господа Миров, Всемогущего, Всемилостивого, — воскликнул он, — и да будет день этот вписан в череду славных побед на небесных скрижалях Аллаха. Вот перед нами гора, где сокрылся от мира Мухаммед ибн ал-Ханафия сын Али ибн Абу Талиба, внук самого Пророка. Освободим же священную гору от неверных, что оскверняют ее склоны своим ширком и тогда Скрытый Имам вернется к правоверным и священный Коран станет единственным законом этого мира. Аллаху Акбар!

— Иншалла!!! Аллаху Акбар!!! — послышались ликующие крики и лавина арабских полчищ устремилась на ромеев. Сам Халид возглавил этот натиск и его присутствие, наряду с уверенностью в своем посмертном попадании в рай, поднимало боевой дух арабов на высочайший уровень. С криками, визгом, призывами к Аллаху, арабская тяжелая конница обрушилось на ромеев, разом смяв и опрокинув правый фланг катафрактариев, что сошлись в жестокой схватке с воинством Исаака. Левый же фланг, еще не вступавший в битву, после первых же боев и вовсе обратился в бегство — и арабы, не в силах удержаться, кинулись в погоню за удиравшими ромеями.

— Аллах с нами, правоверные!- воскликнул Халид, — уже скоро мы войдем в великий Рум.

Охваченные священным экстазом он бросил взгляд на вершину горы — и замер пораженный. Возле покрытого вечными снегами пика клубились облака — и они складывались в подобие исполинской фигуры, смутно напоминающей женщину в длинных ниспадающих одеяниях и державшую кого-то на руках. Отдаленным раскатом прогремел гром и яркая молния блеснула, озарив и гору и поле сражения.

— Матерь Божия с нами, братья! — чудом уцелевший епископ, стоявший позади воинов, вскинул над головой икону, — чудо, воистину чудо!!!

Сразу несколько стрел пронзили его тело и священник рухнул, не выпуская из руки иконы. Однако ромеи, воодушевленные столь явным божественным вмешательством, отчаянно контратаковали и эта атака стала тем яростней, когда разнесся очередной рев рогов и из-за одного из каменных столпов вдруг вынесся еще один отряд всадников, стремительно приближавшийся к сражавшимся ромеям и агарянам. Рядом с греческими катафрактариями неслись и иные воины — светлобородые великаны в чешуйчатых доспехах, вооруженные мечами и огромными секирами. Над ними реяли знамена, доселе невиданные в ромейском войске: светловолосый и голубоглазый Георгий Победоносец, рубящий топором дракона; Михаил Архангел, сражающий огненным мечом смуглых и носатых чертей; Илия Пророк, мечущий молнии с неба и едущий на колеснице, запряженной козлами. Впереди же войска, оскалив зубы в кровожадной ухмылке, на белом коне мчался молодой воин. Голубые глаза его полыхали, словно два костра синего пламени, а над головой его реял штандарт с золотой хризмой над раскинувшим крылья орлом. Такой же орел был вытравлен и на золоченной пластине панциря юноши.

Засадный отряд, во главе с императором Михаилом и командиром варварской этерии Асмундом, сходу врезался в арабских конников, что в азарте погони уже оторвались от своих. В этот миг и левый фланг, кинувшийся в притворное отступление, развернулся и устремился в атаку на арабов разворачивавшихся навстречу новому противнику . Двойной удар оказался столь силен, что сходу смял агарян, столкнувшихся с новым, доселе неведомым врагом. Огромные секиры и острые мечи германцев разрубали арабов от плеча до поясницы, сносили им головы и выпускали внутренности. Словно боевой дромон, проходящий сквозь волны, этерия рассекла левый фланг арабского войска и сходу вступила в сражение с основными силами сарацин. Арабы, и без того дезориентированные неведомым знамением, не смогли оказать достойного сопротивления — особенно когда Асмунд, раздавая удары направо и налево, прорубился