оплачиваю заказ, почти с наслаждением наблюдая за тем, как девчонка злится. Переходит в псих и выдаёт:

— Отменяется. Это не мой заказ. Я сделаю его позже.

И уходит, накручивая бёдрами так, что у меня под ширинкой начинает всё дымиться. Обычно я против таких капризных выкрутасов, но сейчас почему-то они меня неимоверно заводят.

Мой сладкий приз доходит до крайнего столика у окна. Садится за него и опускает голову. Я тут же занимаю место напротив и впериваю в неё свой горящий взгляд. Вылизываю глазами худенькие ручки, длинные пальчики с идеальным нюдовым маникюром, которые тискают трубку мобильника, пышную и блестящую гриву каштановых волос, тоненькие ключицы.

Хорошая, м-м-м…

— Я — Ярик, кстати, — упорно дожимаю я свою тему. — Будем знакомы?

— А мы уже, — отвечает девушка, резко поднимая ко мне лицо и снимая с него солнцезащитные очки.

На минуту зависаю.

Внутренности ошпаривает.

Стремительно выпадаю в нерастворимый осадок.

Узнавание лупит. Сильно. Наотмашь…

Ярослав

— Истома…, — выдыхаю я, раздирая одним только этим словом себе всю гортань в мясо. Язык горит от яда, который я добровольно хапнул.

А в черепной коробке ничего — мозги подорваны к чертям собачьим.

Убийца, сидящая напротив меня с непринуждённым видом, только усмехается и качает головой, знакомым до рези в груди движением заправляя прядь волос за ухо.

Это она…

И не она одновременно.

— Поболтаем как старые добрые друзья, или сразу свалишь на хрен, Басов? — вопросительно выгибает она правую бровь и чуть наклоняет голову набок.

Прищуривается, расстреливая меня максимально неприязненным взглядом.

А я ничего ответить не могу, только жру её образ глазами, не в силах остановиться. Она критически похудела до состояния хрупкой лани. Обрезанные давным-давно волосы отрасли и сейчас густыми крупными локонами обрамляли её лицо. Никаких больше нелепых косичек. И теперь без очков. Глаза — серо-зелёные озёра, что, как и прежде, манят меня в свои непроходимые топи.

Красивая. Но не такой заезженной красотой, на которую любуешься пару дней и пресыщаешься до тошноты. Нет. Здесь можно откровенно залипнуть минимум на вечность и в кратчайшие сроки тронуться кукушкой.

Три с половиной года назад я по дурости сделал это. Слава богу, переболел. Лишь свербит где-то глубоко в груди застарелая ненависть.

Продажная блудливая кошка.

Когда-то я мечтал проехаться по ней бульдозером. Сейчас же? Я просто хочу более не соприкасаться с этой дрянью. Никогда.

— Попутал, — наконец-то выдавил я из себя.

— Причём конкретно, — кивнула Истомина и скучающе подпёрла подбородок ладонью.

И мне бы встать и уйти, но не могу. Просто сижу как придурковатый увалень и пялюсь на неё. И так бесит, что она расселась тут, словно царская особа, вся такая ладная и прилизанная. Пока я ментально харкал кровью, где она была? Чем жила?

Я изнутри трескаюсь и, кажется, распадаюсь на куски. Бариста так не кстати приносит за наш столик заказ Истоминой. Что-то спрашивает у этой профурсетки, а она с лучезарной улыбкой ему отвечает. Глазки блестят. Правильная, начитанная, без молодёжного словесного поноса речь, льётся рекой.

Бариста откровенно лепит на Истомину свой глаз.

Я бы и сам запал, если бы не знал наверняка сколько в ней гнили.

Снова остаёмся одни, и я наконец-то отвисаю. Надеваю на лицо маску не обременённой невзгодами личности и выдаю напоследок:

— Бывай.

— Ага, — даже не поднимает на меня глаза, полностью посвящая своё внимание телефону. С кем-то переписывается.

Раздражение вспыхивает во мне как стог сухого сена, но я заливаю его мегатоннами ледяной воды. Всё! Я чёртов айсберг и мне посрать на эту девку.

Уходим на закат!

Встаю из-за стола под звон колокольчика, который извещает персонал о новом посетителе. Истомина заметно дёргается, поворачивается и мы, кажется, вместе смотрим на ту, кто поспешно вышагивает в нашу сторону на высоченных шпильках с неизменной алой помадой на губах.

За рёбрами вспыхивает иррациональное и в высшей степени нелепое желание заслонить от этой змеи Истомину, но я вовремя одёргиваю себя. А через пару секунд вновь выпадаю в ошибку.

Какого…?

— А вот и я, — щебечет Максимовская и почти переходит на бег, кидается к Истоминой, и они обнимаются (обнимаются, Карл!), словно закадычные подруги.

Последняя стреляет в меня убийственным взглядом и Марта наконец-то замечает, что я — это я, а не тупой горшок с фикусом.

— Это что за хрень? — морщится она.

— Сбой в матрице, — пожимает плечами Истомина, и я наконец-то прихожу в себя, соглашаясь с ней по всем фронтам.

Не прощаюсь, просто отряхиваюсь, словно бы по мне бегают мерзкие кусачие пауки. Ухожу, обещая самому себе, что прямиком отправлюсь к Аммо.

А затем выбью ему к чертям собачьим парочку передних зубов.

Засранец недоделанный!

Кофейню приказываю себе покинуть максимально неторопливо, чтобы никто не подумал, что во мне детонируют атомные бомбы. Вальяжно вышагиваю, пересекаю улицу и оскаливаюсь, видя, как некогда лучший друг расселся на лавке у моей тачки, со вкусом накачивая свой организм смолами.

— Думаешь это смешно? — равняюсь я с ним и распинаю его взглядом.

— Думаю, что я чёртов Робин Гуд, — подмигивает он мне.

— В жопу засунь себе свои игры, Аммо.

— Скажи, что не мечтал об этом все эти годы, — указывает он в сторону кофейни, где я оставил Истомину.

— Да мне насрать на эту тёлку! Ясно тебе?

— Да не вопрос, — поднимает он руки вверх и улыбается как маньяк на выгуле.

— Хоть ещё раз её натяни во все щели. Плевать! — отворачиваюсь я и пытаюсь дышать носом, чтобы словить пресловутый дзен.

Не ловится. Фак!

— Трус, — пожимает плечами и рубит Аммо, делая особенно глубокую затяжку.

— Зубы лишние?

— Правда глаза колет?

— Да пошёл ты! — фактически выплёвываю я слова. — В пекло твои споры. В пекло тебя, Раф. Я в это дерьмо снова не полезу, только отмылся.

— Ок, Бас, я понял. Вообще, не проблема. Но фотки голенькие я твои в сеть все же солью — чисто поржать. Уж не обессудь.

— Смотри не порвись от радости, — оскаливаюсь я и решительно направляюсь к тачке.

Прыгаю за руль и стискиваю оплётку с такой силой, что, кажется, ещё чуть-чуть и кожа треснет под моими ладонями.

— Жду тебя вечером, дружище, — орёт Аммо с лавки, и в зеркале заднего вида я замечаю, как сановито улыбается Рафаэль, потирая указательным пальцем под нижней губой.

Показываю ему неприличный жест. Он ржёт. Я втапливаю педаль газа в пол и покидаю парковку.

В жопу это всё!

День спущен в унитаз. Ничего не хочется больше. Ни пить. Ни есть. Ни жить. Уродливое, покрытое язвами и гнойниками прошлое навалилось на меня и вновь придушило