Секретарь ЦК по пропаганде Серафим Яковлевич Богачев начинал в комитете комсомола машиностроительного завода имени В. В. Куйбышева в Коломне, за несколько лет вырос до секретаря Цекамола. Ему поручили редактировать журнал «Юный коммунист», избрали депутатом Верховного Совета СССР, выделили квартиру в Доме на набережной, где жили высшие чиновники. Он увлекался авиаспортом, научился пилотировать самолет и прыгать с парашютом. После пленума его ночью арестовали и вскоре расстреляли.

Валентине Федоровне Пикиной следователь сказал: «Арестованы ваш отец, мать и ребенок, вы должны спасти их и себя и дать показания». Она тринадцать лет отсидела в тюрьмах и лагерях, еще три года провела в ссылке.

Заодно арестовали и нескольких недавних секретарей Цекамола. Скажем, Петр Афанасьевич Вершков в мае 1938 года был утвержден первым секретарем Саратовского обкома партии. А через полгода его арестовали и расстреляли…

После смерти Сталина новый руководитель комсомола Александр Шелепин говорил о вине Маленкова, Молотова и других членов политбюро:

– Из семидесяти трех членов ЦК ВЛКСМ, избранных X съездом, были арестованы сорок восемь членов ЦК, девятнадцать кандидатов, пять членов ревизионной комиссии. Я принимал Пикину, бывшего секретаря ЦК. Она рассказала о том, как издевались и измывались над ней. А Уткин, бывший секретарь ленинградского обкома, отсидел шестнадцать лет, пришел инвалидом, у него рука и нога отнялись. Вы должны за чудовищные зверства отвечать перед народом и партией!..

В те времена комсомольские газеты писали: «Тов. Мишакова, не побоявшаяся угроз и преследований бывших руководителей ЦК комсомола, доведшая до сведения ЦК ВКП(б) о вскрытых ею безобразиях, показала пример того, как надо отстаивать дело партии Ленина – Сталина».

Комсомольские организации по всей стране получили указание громить прежнее руководство. И те, кто еще недавно почел бы за счастье пожать руку знаменитому вожаку молодежи, произносили суровые речи о враге народа, окопавшемся в комсомольском штабе. Недавнего секретаря Дальневосточного краевого комитета ВЛКСМ Семена Семеновича Федорова арестовали в Минске – как соратника Косарева.

Федоров выжил и потом рассказал:

«Следователь Лебедев порол меня пряжкой по спине, ягодицам, сбивал ногой с табурета, бил и кулаками. Как правило, меня держали в кабинете у следователя до пяти часов утра. Следователи при этом менялись. В пять утра меня отводили в камеру, а в шесть был подъем, после чего спать не разрешалось. К вечеру снова вызывали.

Нарком внутренних дел Белоруссии Цанава требовал дать «признательные» показания о вербовке меня иностранной разведкой. Ночью спросил следователя: «Ну что, дает показания?» Следователь ответил: «Дает чепуху, показывает, что Косарев его завербовал, но не говорит, в какую организацию». Цанава ударил меня кулаком по лицу и сказал следователю: «Бейте до тех пор, пока все не расскажет».

Всего незаконно посадили тридцать четыре секретаря Цекамола, двадцать девять из них расстреляли.

Прямо на пленуме ЦК ВЛКСМ в ноябре 1938 года сформировали новый секретариат во главе с Николаем Михайловым, который никогда не учился, а рабочую жизнь начал в сапожной мастерской отца. Мишакова стала секретарем по пропаганде и агитации. В аппарате ее смертельно боялись. Вздохнули спокойно, когда в 1946 году ее зачислили в аспирантуру Академии общественных наук, только что созданную при ЦК партии. С 1947 года Мишакова заведовала отделом культурно-просветительных учреждений управления пропаганды и агитации ЦК партии, потом была инспектором ЦК.

Она продолжала писать доносы, называя тех, кто ей не нравился, «шпионами». Зная о том, что однажды на письмо Мишаковой откликнулся сам Сталин, ее «сигналы» воспринимались как руководство к действию, и люди вылетали с работы.

После XX съезда Комитет партийного контроля исключил Ольгу Мишакову из партии за то, что она оклеветала большую группу партийных и комсомольских работников. Те, кто выжил, вернулись, и им невыносимо было видеть доносчицу на высокой должности.

Репрессии разрушали семьи и порождали беспризорников. Наркомат просвещения ведал детьми, оставшимися без родителей. Но управление детских домов и специальных школ не справлялось со своими задачами, потому что не располагало достаточными материальными ресурсами. Наркомат просил помощи у комсомола.

После раскулачивания и последовавшего затем голода беспризорных и безнадзорных детей оказалось слишком много. Сохранилась служебная записка школьного сектора Наркомата просвещения от 17 мая 1933 года об отправке беспризорных детей, адресованная Наркомату рабоче-крестьянской инспекции:

«В Смоленске и Брянске были высажены прямо на улицу из поезда 40–45 чел. беспризорных, среди которых были дети дошкольного возраста, которые были подобраны заведующим облоно. По сообщению инспектора охраны детства Горьковского края т. Наумовой, в Горьковский дом заключения в это же время были направлены 91 человек детей в возрасте до 16 лет.

Такие случаи неорганизованной отправки детей без всякого согласования с отделами народного образования и оставление детей в состоянии, явно угрожающем им беспризорностью, вполне совпадают с сообщением инспектора Центрального управления охраны т. Родичева, который заявил инспектору Наркомпроса, что он получил предписание вывезти в края и области тысячу человек детей, помимо принимаемых Наркомпросом 250 чел. Считая такие действия уголовно наказуемыми, Школьный сектор Наркомпроса просит расследовать это дело, установить виновных и привлечь их к строгой ответственности».

В 1935 году закрыли существовавшее десять с лишним лет общество «Друг детей», как было заявлено, ввиду ликвидации беспризорности. В реальности государство продолжало плодить беспризорников – в результате репрессий дети оставались без родителей, без семьи и без дома. В 1936 году в детских домах находилось 174 тысячи воспитанников.

29 октября 1962 года прозаик Виктор Астафьев делился своими планами с критиком Александром Макаровым: «Сейчас я пишу повесть о детдомовцах («Кража»). Годы сложные – 37-й в основном. Хочется написать правду, а правда тех времен страшная. Особенно страшна она была для детей, которые совершенно не понимали, что происходит, и, лишившись родителей, кричали: «Спасибо любимому…»

В детских домах жилось не сладко, дети бежали. Государство жестко обращалось с несчастными беспризорниками и сиротами. Детские учреждения больше напоминали колонии. Детские приемники-распределители принадлежали НКВД, и нравы там были тюремные. Среди воспитанников детских домов с каждым днем становилось все больше детей репрессированных родителей. Они тоже всеми силами стремились в ВЛКСМ, понимая, что вожделенный комсомольский билет поможет им вернуться к нормальной жизни. Да не принимали.

Нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов подписал приказ № 00486:

«Жены осужденных изменников родины подлежат заключению в лагеря на сроки, в зависимости от степени социальной опасности, не менее 5–8 лет.

При производстве ареста жен осужденных дети у них изымаются и вместе с их личными документами в сопровождении специально наряженных в состав группы, производящей арест, сотрудника или сотрудницы НКВД, отвозятся:

а) дети до 3-летнего возраста – в детские дома и ясли Наркомздравов;

б) дети от 3 до 15-летнего возраста – в приемно-распределительные пункты;

в) социально-опасные дети старше 15-летнего возраста в специально предназначенные для них помещения…

Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагаю