* * *

Звоню в дверь к Хлое.

– Это я, Бакстер. Может быть, ты меня помнишь? Мы пару раз встречались у Джо’на. Прошу прощения за беспокойство. Уделишь мне минутку?

Я не знаю, как лучше сделать. Может быть, просто выпалить все с порога и бежать без оглядки?

Хлоя растерянно хмурится.

– А, да. Входи, Бакстер.

Она впускает меня в квартиру. И я вхожу. Вместо того чтобы выпалить все и бежать. В квартире Хлои есть то, чего нет в моем доме: чистота и порядок, много света и воздуха, дорогая, со вкусом подобранная обстановка. Хотя насчет вкуса, наверное, можно поспорить.

– Как-то неожиданно, – говорит Хлоя.

– Да. Извини. Это все странно… но Джо’н вообще странный, да? Он попросил передать… Джо’н попросил передать… что у вас с ним… э… у вас с ним все кончено.

Она, кажется, не удивилась. И не особенно огорчилась. Может быть, мне и удастся убраться отсюда, не сгорев со стыда. Я мало что знаю о Хлое. Кажется, она то ли дизайнер интерьерных подушек, то ли охотник за антиквариатом для богатых коллекционеров. Вхожа в дома некоторых плутократов, что, вероятно, и привлекло Джо’на в первую очередь.

– Вот же гад, – говорит Хлоя.

Я с ней согласен, но никак этого не проявляю. Стоит только начать, я уже не смогу остановиться, и если это потом всплывет, у меня не получится убедительно все отрицать. Я спрашивал Джо’на, может быть, есть какая-то уважительная причина… какой-то смягчающий фактор. Может быть, у них с Хлоей возникли непреодолимые разногласия по поводу ранних фильмов Трюффо, например.

– Нет, – сказал он. – У меня появился лучший вариант, вот и все.

Его новая пассия – совсем молоденькая китаянка. У нас всегда работали ребята из Гонконга, неимоверно крутые ребята – жесткие, лютые и упорные, – но континентальные китайцы это вообще жесть. Мой сын точно будет учить китайский.

– Но будет лучше, гуманнее, если ты скажешь ей лично, Бакстер. Именно ты, – уговаривал меня Джо’н. – Ты у нас прирожденный дипломат. Душа компании.

– Как я понимаю, у него появилась другая, – задумчиво произносит Хлоя.

Наверное, не стоит ей говорить, что эта другая намного моложе и выглядит как порнозвезда? Мне даже немного жаль Хлою, хотя, конечно, она сама виновата, что связалась с Джо’ном. Впрочем, мы все совершаем ошибки. Мне в этом смысле всегда везло. У меня никогда не было отношений, которых я бы стыдился. Я никогда не спал с женщиной, от которой меня бы тошнило.

– Тебе не противно быть мальчиком на побегушках?

– Противно.

– И часто он тебя подряжает?

Я киваю.

– Бывали поручения и похуже, да?

Сложный вопрос. Как вообще оценить эти труды?

– Не знаю. Наверное.

– Мне очень жаль, что тебя в это втянули, Бакстер. Наверняка Джо’н тебя шантажировал. Хочешь чего-нибудь выпить? Знаешь, я даже польщена. Хуже, когда тебя бросают и сообщают об этом по электронной почте.

Видимо, это одна из причин, по которой Джо’н и отправил к Хлое меня. Никаких следов. Никаких письменных подтверждений. Никаких документов, которые можно будет использовать против него. Он феерически глупый. Но хитрый.

– Спасибо, но мне надо идти.

– Да, у тебя наверняка есть другие дела, кроме как бегать по поручениям Джо’на. Кстати, надо ему написать. Он остался мне должен за поездку.

Я воздерживаюсь от комментариев, но смотрю с сочувствием.

– Он такая скотина, обо всех говорит только гадости. Знаешь, как он тебя называет? Толстомясая тушка.

Нет, я не знал. Теперь знаю. Я думал, нельзя ненавидеть его еще больше, но оказалось, что можно.

– Ты был другом Херби, да?

Такого я не ожидал. Хлоя знала Херби? Хотя чему удивляться? Херби был человеком общительным и компанейским. Люди к нему тянулись. Всегда приятно общаться с образованным человеком. Именно от Херби (помимо «гибриса» и других умных слов) я узнал, что эпоха Возрождения началась в Италии, а не во Франции, как я всегда думал. Кстати, для меня самого остается загадкой, почему я так думал. Возрождение. Ренессанс. Слово вроде французское. И что-то там было про виноделие, я точно не помню.

Если я в чем-то не прав, то не боюсь в этом признаться, хотя многие почему-то боятся. Никто не знает всего, никто не может быть прав всегда и во всем. Казалось бы, в чем проблема сказать: «Я был не прав. Эпоха Возрождения началась не во Франции»? Но такое встречается крайне редко. Произнести пару слов – проще простого, однако признать свою неправоту для многих сложнее, чем обкусать ноготь на пальце ноги.

Херби дружил с Хлоей? Вот сюрприз. Херби был скромником и неряхой. Стригся, может быть, два раза в год. Однажды вышел на улицу покурить, и какая-то проходившая мимо сердобольная старушка дала ему пять фунтов. К тому же он презирал высший свет. Трудно представить, как они с Хлоей – которая, вероятно, сметает пыль со своих ароматических сухоцветов и чей комплект нижнего белья наверняка стоит больше, чем весь гардероб Херби, – обсуждают наиболее выигрышное цветовое решение ламбрекена.

Может быть, Херби и не был истинным аристократом от телевидения, но он был последним из старой гвардии с Флит-стрит. Из тех запойных пьяниц, не выпускающих изо рта сигарету, которые знали, как добывать информацию. Чтобы узнать что угодно о ком угодно, им было достаточно просто отправиться в ближайший паб. Нынешние молодые продюсеры и редакторы по информации, если им отключить интернет, не найдут и дорогу в сортир.

Херби начинал в газетах, и уже тогда перед ним были открыты любые двери. Для этого не обязательно быть агрессивным и наглым. Просто нужно уметь завоевывать доверие. Херби брал дружелюбием и искренним вниманием к людям. У него были сотни знакомств по всему Лондону, и он со всеми поддерживал добрые отношения. Поэтому он так преуспел в нашем деле; если вдруг возникала необходимость снять интервью, например, с кузнецом или каким-нибудь звонарем, у него всегда находилась подходящая кандидатура, если не целый список кандидатур.

– Мне очень нравился Херби. Если бы не развод, может, все было бы по-другому. – Хлоя наливает мне рюмку «Буффало Трейс», любимого виски Херби. – Но развод его, бедного, и добил.

– Спасибо. Да.

Это правда. Развод его полностью сокрушил. Есть мужчины, которым развестись – раз плюнуть. Тот же Джек-Список: сначала он был женат на перуанке из радикальных маоистов, потом бросил ее ради директора независимой телекомпании, очаровательной барышни, чей папа владел двумя яхтами (по одной на каждое полушарие) и настоящим старинным замком. Меня восхитила та легкость, с какой он расстался – без всякого чувства вины – со своей первой женой, которая хоть и была маоисткой, два года работала в винной лавке, чтобы поддерживать Джека, тогда не имевшего ни гроша.

Большинство из нас наверняка потрудились бы придумать какое-то оправдание, чтобы хоть как-то сохранить лицо, когда уходишь от бородавчатой революционерки, сбегаешь из пригородной дыры, пропахшей аммиачно-нитратными удобрениями, и поселяешься в пентхаусе на речном берегу. Но только не Джек. Он просто бросил свою перуанку, отшвырнул, как раскаленную наковальню. Небольшая поправка: ты бы запомнил, как швырялся раскаленными наковальнями. Такое не забывается. Но для Джека никакой первой жены нет и не было никогда.