– В каком именно смысле?

– Он видел то, чего не видят другие. Что именно? Еще лет тридцать назад он мне сказал, что исламский терроризм станет всемирной проблемой. Я тогда посмеялся. Я думал, он снова меня дурачит. С тем же успехом он мог бы сказать, что норвежские вина захватят весь мировой рынок.

Херби многое знал наперед, на полгода раньше, чем новость становилась известна самым ушлым охотникам за сенсациями: кто из политиков погорит на порочащих связях с актрисами, кто из магнатов объявит себя банкротом.

Хлоя пристально на меня смотрит. Похоже, сейчас что-то будет. Наверняка что-то неловкое.

– Бакстер, ты обязательно продолжай искать сейф.

– Почему?

– Потому что Джо’н тоже его ищет.

А вот это уже интересно. У Херби был компромат на Джо’на? Херби на чем-то его прищучил? Джо’н расхищает казенные средства? Зажимает часть денег из общего бюджета? Мухлюет с выплатами? Вообще-то Джо’н слишком тупой, чтобы проворачивать финансовые махинации, но кто знает? Так-так.

– Ты крепкий парень, да, Бакстер? – говорит Хлоя. – Чуть-чуть дрябловатый, но все равно сильный и мускулистый. У меня есть для тебя небольшая работа. Разумеется, я заплачу. Как ты посмотришь на то, чтобы надеть балаклаву и переломать Джо’ну ноги? Без угрозы для жизни. Просто чтобы ему было больно. Даже, наверное, очень больно. За сколько возьмешься?

* * *

Я возвращаюсь домой, по пути изучив еще несколько статуй и пару исторических периодов, о которых не знал ровным счетом ничего; мне звонит Джо’н.

– Ты сделал, о чем я тебя просил?

– Да.

– Как все прошло? Что тебе сказали?

Я размышляю. Велико искушение выдумать пламенный монолог о пиздюках с исчезающе малым членом, но я не могу рисковать. Совсем не могу.

– Она расстроилась.

– Нам всем надо идти вперед. Ей нужен кто-то, чуть более… э… – Джо’н не может подобрать подходящее слово. Трудно, наверное, жить без мозгов и со скудным словарным запасом. Он отлично вписался в постмыслящий мир. Снова сдерживаю себя. – Слушай, Бакстер, Эдисон все же возьмется за статуи. Он был свободен сегодня утром и смог вплотную заняться проектом, пока ты… э… был занят.

Я просто не знаю, как реагировать.

– Но у меня для тебя есть другая работа. Мне говорили, ты был вышибалой. Это правда?

– Да.

Это правда. Один мой приятель открыл клуб в Саутенде. Пять вечеров я стоял на дверях, потому что он не сумел найти годных громил. Вероятно, приятель счел меня подходящей кандидатурой благодаря боксерскому прошлому. И неважно, что боксом я занимался недолго и что боксер из меня никакой. Раз я был боксером, меня можно брать в вышибалы. А когда люди видят, как ты стоишь на дверях, они априори считают, что ты крут и свиреп, иначе ты бы тут не стоял, правильно? А если ты тут стоишь, значит, ты точно бывший боксер или даже кикбоксер с отбитым мозгом и неустойчивой психикой, но зато с крепкими кулаками.

– Тебе приходилось усмирять нарушителей порядка? Ты кого-нибудь покалечил в процессе?

Удивительно все же, как насилие завораживает людей, особенно тех, кто никогда с ним не сталкивался.

– При мне никто не нарушал порядок.

Это звучит… весомо. И наводит на мысли. Приятно хоть иногда сказать правду. Если бы мне пришлось усмирять нарушителей порядка, мне бы, наверное, не поздоровилось. Но в те пять вечеров, когда я стоял на дверях, все было тихо. Кстати, еще одна замечательная работа. Моя последняя замечательная работа. Единственное беспокойство мне причинил живший неподалеку пенсионер, который случайно захлопнул дверь, забыв дома ключи, и почему-то позвал на помощь меня.

– Ты же у нас крупный парень, да? Пироги, пиво, обеды из трех блюд. Мне нужно, чтобы завтра ты меня кое-куда проводил. Мне понадобится подкрепление.

– Куда проводил?

– Завтра все расскажу.

– Ты серьезно?

– В общем, Бакс, я тебя жду.

Он что, приторговывает наркотой? Развел на деньги каких-то мутных иностранцев, и теперь они жаждут кровавой мести? Он хочет, чтобы я кого-нибудь отдубасил? Ложусь спать с мыслью, что шел бы он лесом, но наутро просыпаюсь и решаю, что можно, наверное, и составить ему компанию, все равно у меня нет других дел, а если возникнет какая опасность, то всегда можно сбежать, и пусть возмущенные иноземцы запинают его до смерти.

Я дрался всего один раз. Разумеется, на любительском ринге. В семнадцать лет я всерьез увлекался боксом. Несколько месяцев ходил в секцию. Мне нравилось, как звучит «боксер Бакстер». Мой папа и дядя Джо, старшее поколение мужчин в семье, одобрительно улыбались. Я занимался в одном пекхэмском клубе, который в то время считался самым крутым в Лондоне. Не самым успешным, не самым именитым, просто самым крутым. Я каждый день бегал, ходил в бассейн. Как маньяк, прыгал со скакалкой, колотил грушу. Я изучал странные восточные техники для укрепления костяшек. Меня избивали и дюжие чернокожие парни, и тщедушные чернокожие парни. Я быстро понял, что у меня нет врожденных способностей к боксу, но надеялся взять упорством. Тогда я еще верил в упорство и труд.

Мы поехали на турнир в Бирмингем. Настроение в автобусе было приподнятым и смертоносным. Мы распевали непристойные песни и пугали водителей на шоссе. У меня не было секса уже много недель. Я не помню, как звали парнишку, с которым я дрался. Помню только, что он был из Солфорда. Когда я вышел на ринг, тренер шепнул мне: «Убей его».

В тот день я усвоил один очень важный урок. Для меня бокс был занятием, спортом. Времяпрепровождением. Для того парня из Солфорда бокс был всем. Его единственной надеждой, смыслом всей жизни. Я словно дрался с черной дырой – столько в нем было голода, ненасытного и беспощадного. Ради победы он отдал бы глаз, все тридцать два зуба, двигательные навыки. Он был готов умереть ради победы. Боксировал он немногим лучше меня, потому что после того турнира я о нем больше не слышал, но он меня уложил в первом же раунде. На обратном пути было уже не так весело.

Мы с Джо’ном встречаемся на углу Нью-Кэвендиш и Уимпол-стрит. Выглядит он ужасно, словно у него случился приступ малярии (а вдруг с ним действительно что-то серьезное?). Он вручает мне карточку с адресом.

– Затащишь меня туда.

– Что?

– Тебе придется тащить меня силой, Бакс, – говорит он. – Представь, что тебе надо вышвырнуть меня на улицу, только наоборот. Зашвырнуть внутрь.

Он такой жалкий, тощий и мелкий. Я хватаю его под локоть и пытаюсь втащить в частный стоматологический кабинет доктора Кемаля Хана. Даже такие мелкие дрищи могут весьма эффективно использовать собственную массу тела, если они не хотят, чтобы их куда-то вели. Он тихо хнычет. Но у меня есть младший брат, я знаю, что надо делать. Я беру его за ухо, и дело сразу идет на лад. К тому же это совсем уже унизительно для Джо’на.