Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В юности все это кажется такими несущественными мелочами, что им не придают значения. Главное – ведь любовь!
– А вы так не думаете? – спросила детектив.
– Да, я не думаю так, – вздохнула Томилина. – Любовь, как огонь, так может опалить, что сгоревшие крылышки уже больше никогда не вырастут. Остается поблагодарить судьбу за то, что сам цел остался. И дальше жить уже придется без крыльев, – в голосе женщины прозвучала ничем не прикрытая горечь.
«Может быть, и сама Жанна Ивановна когда-то опалила свои крылья», – неожиданно подумала детектив.
Но об этом она решила додумать потом и спросила:
– Андриевский говорил вам об имеющейся у полиции версии?
– Нет, об этом Эммануил не распространялся. Не до этого ему было.
– Это понятно, – сказала Мирослава.
– А что, полиция кого-то задержала? – поинтересовалась Жанна Ивановна.
Мирослава подумала и ответила:
– Да, со слов Андриевского, задержали соседа-алкоголика, который вроде бы то ли приставал, то ли угрожал Елене Валентиновне.
– Ну предположим, с алкоголиком Лена и сама бы прекрасно справилась. Справлялась же она с нынешними старшеклассниками, далеко не ангелами во плоти, да и родители встречаются нередко не вполне адекватные.
– Я подумала примерно так же, как вы, – отозвалась Мирослава и спросила: – А в школе у вашей подруги часто конфликты с учениками случались?
– Редко, – ответила Томилина. – Года два назад у одного из ее учеников были претензии к ней из-за оценок, но потом все разрешилось само собой.
– Как это само собой? – сделала вид, что удивилась, Мирослава.
– Мальчик стал учиться прилежнее, и Лена стала выше оценивать его знания.
– Понятно, – протянула Мирослава и стала прощаться с подругой убитой.
– Если что, – сказала Жанна Ивановна уже у дверей, – обращайтесь.
– Всенепременно, – заверила ее Мирослава.
– Я бы пригласила вас в свой салон, – с притворным сожалением вздохнула Жанна Ивановна, – но, как заметил мой наметанный глаз, вы салоны красоты не посещаете.
– Типа того, – улыбнулась Мирослава.
Глава 10
Вернувшись домой, Мирослава первым делом нырнула под душ, под струями которого смыла пыль и усталость, привезенные из города, находящегося в плену полуденного зноя.
– Если бы ты знал, как я не люблю ездить в город в жару, – пожаловалась она Морису.
– Вас никто не неволит, – ответил он, пряча иронию в уголках губ.
– Издеваешься, да? – спросила она с подозрением.
– Ну что вы! – Он молитвенно сложил руки на груди. – Я всего лишь хотел сказать, что встречу можно было бы перенести на другое время, на утро или на вечер.
– Можно, – согласилась она, – но не нужно.
Почему именно не нужно, объяснять не стала. Но он и сам догадался – доброжелательная настроенность свидетеля превыше всего.
– А люди ведь постоянно живут в этом мареве, – вздохнула между тем Мирослава, – работают, учатся, отдыхают.
– И вы там жили с самого рождения, – напомнил он.
– Тогда все было по-другому. Не было невыносимой жары. Дворы и улицы продувал ветер. За строительством новых объектов строго следили, поэтому строили, не нарушая розу ветров. А теперь – тяп-ляп, как далеко бог на душу положит. Настроили везде человеческих скворечников! И кому только в голову приходит – строить небоскребы! Восемьдесят этажей! Ужас!
– В США есть здания выше.
– О! – громко воскликнула она. – Не говори мне об этой стране, от которой отвернулся не только божественный разум, но и земной рассудок! Иначе я перейду на русский мат! А наша Дума этого не одобряет!
– Ладно, не буду, – пообещал он и добавил с сожалением: – Не зря говорят, что, когда бог кого-то хочет наказать, он лишает его разума.
Мирослава думать о выжившей из ума заокеанской стране больше не хотела и вернулась к тому, что ей казалось насущной проблемой.
– Я вообще считаю, что дома выше пяти этажей – это надругательство над человеческой психикой.
– Я бы разрешил двенадцать этажей, – осторожно заметил он.
– И ни одним этажом выше! – подвела итог Мирослава.
– На обед у нас овощное рагу с грибами, – перевел он разговор на другую тему, – и пирог с щавелем.
– Шура на домашний телефон не звонил? – спросила Мирослава.
– Соскучились? – улыбнулся Морис.
– Как я могла о нем не вспомнить, если ты пирог испек! – проговорила она с притворным упреком.
Миндаугас рассмеялся, а потом признался:
– Я сам слегка по нему соскучился. Но он, наверное, сильно загружен, и ему не до поездок к друзьям.
– Не похоже на него, – не без сарказма отозвалась Мирослава, – скорее всего, занемог от жары и бьет баклуши.
– То есть?
– Думает, как удачнее подверстать дело под Крысинского.
Морису хотелось вступиться за Наполеонова, но он решил не ввязываться в спор с Мирославой, тем более перед обедом. Короче, сработал закон самосохранения. И Морис испытывал небольшие угрызения совести, которые, впрочем, вскоре перестали ему досаждать.
За чаем Мирослава рассказала ему о своей беседе с Жанной Томилиной.
Миндаугаса больше всего удивило то, что женщина все эти годы поддерживала дружеские отношения с первым мужем подруги и ловко это от нее скрывала.
– Мне кажется, – проговорила Мирослава, пытаясь при этом выжать из опустевшей чашки еще хотя бы один глоток чая, – Жанна была влюблена в Станислава Горчаковского.
– Вот как? – удивился Морис.
Устав смотреть на ее впустую тратящиеся усилия, он взял у нее чашку, налил в нее новую заварку и долил кипятка, после чего вернул Мирославе.
– Спасибо, – улыбнулась она и предложила: – Подумай сам! Жанна – такая роскошная обеспеченная женщина и незамужняя! О чем это говорит?
– Это может ни о чем не говорить, – ответил он и напомнил: – Андриевский говорил, что у Жанны были мужчины.
– Подумаешь, мужчины! – отмахнулась она. – Это просто для здоровья.
Морис терпеть не мог секса для здоровья, впрочем, как и дружеского секса. Он считал, что секс – это составляющая любви. И никак иначе.
Мирослава так не думала. Поэтому, поглядев на сморщившегося, как от зубной боли, Мориса, расхохоталась от души.
– Ничего смешного, – проговорил он серьезно.
– Ладно. Но учти, это твои убеждения. Другие могут думать иначе.
– Хорошо, допустим, вы смеетесь над моими убеждениями, которые считаете пуританскими. Но вспомните о другом!
– О чем?
– О том, что Станислав Горчаковский давно живет холостяком. Что помешало Жанне Томилиной влюбить его в себя?
– Этого я не знаю. Может, оставленный муж до сих пор сох по своей неверной жене.
– Может, – согласился Морис. – Но во влюбленность Томилиной в первого мужа подруги мне лично верится с трудом.
– Но все-таки верится? – улыбнулась она.
Миндаугас пожал плечами, спросил:
– Насколько я понял из вашего рассказа, с Андриевским у Жанны Ивановны тоже неплохие отношения.
– Да. Ей он сообщил о гибели жены, а родной сестре Елены Валентиновны даже не позвонил.
– Наверное, Кустовая этому не слишком огорчилась.
– Кто их знает, этих Кустовых. Лично мне показалось, что они хотят помочь Эммануилу Захаровичу с похоронами.
– Вопрос в том, примет ли Андриевский их помощь.
– Это не тот случай, когда отказываются. К тому же Эммануил Захарович произвел на меня впечатление адекватного человека.
– На меня тоже, – согласился Морис. – Жанна Ивановна не приглашала вас в свой салон? Хотя время сейчас для этого и неподходящее.
– Приглашала. Мне и самой любопытно на него