возможно, а есть лишь чудесный знак — Воскресение Христово. Но вера и надежда на славное будущее способны изменить настоящее (как некогда надежда Мольтмана на освобождение преображала его ежедневное пребывание в лагере).

Действительно, вера и надежда меняют настоящее: они, как минимум, позволяют иначе взглянуть на суд Божий. Если у человека такой веры и надежды нет, он неизбежно предполагает, что страдание и хаос на планете отражают некую черту Божьего характера. И он делает вывод: Бог не всеблагой и не всемогущий. И, напротив, чаяние жизни будущего века позволяет думать, что Бог не удовлетворен нынешним состоянием мира и собирается восстановить Вселенную в соответствии со Своим первоначальным замыслом. Как Мольтман уверовал в возможность жизни за пределами лагеря, так и я верю в будущее, которое наступит, когда Бог будет царствовать на земле.

«Сомненье прочь! Мой Бог мне обещал — Он праведен», — писал Джордж Герберт. В этом напоминании я нуждаюсь каждый день. Какие бы ни грянули беды, с верой, устремленной в будущее, я могу уповать на то, что на стонущей под бременем греха планете восторжествует праведность.

***

В автобиографии «Долгий путь к свободе» Нельсон Мандела вспоминает, как он впервые увидел свою внучку. В то время он отбывал срок на каторге на Тюленьем острове. Условия труда были невыносимыми — известняковый карьер, раскаленный солнцем столь ярким, что оно почти ослепляло. По словам Манделы, лишь одно удерживало узников от отчаяния: во время работы они пели. Песни напоминали им о доме и семье, о родном племени и внешнем мире — почти забытом.

На четырнадцатый год заключения Манделе разрешили свидания с дочерью (хотя, как правило, свидания для него исключались). Она бросилась к отцу и обняла его. Мандела помнил ее маленькой девочкой, и его глубоко взволновала и потрясла встреча со взрослой женщиной. Потом дочь показала ему своего ребенка, крошечного младенца. Дед бережно взял внучку мозолистыми, загрубелыми руками. «Какая радость была держать нежного, уязвимого и хрупкого младенца в моих грубых руках, которые годами знали лишь кирку и лопату. Ни один человек не был столь счастлив, держа ребенка, как я в тот день».

Согласно племенным традициям Манделы, имя младенцу должен выбрать дед. Он задумался, перебирая разные имена. Как назвать это крошечное, беззащитное существо? Наконец, он остановился на имени Зазиве, что значит Надежда. «Для меня это имя имело особый смысл: надежда не оставляла меня все годы, проведенные в заключении, и теперь уже не оставит никогда. Я был убежден, что эта недавно увидевшая свет девочка — частичка нового поколения южноафриканцев, для которых апартеид станет далеким воспоминанием. Об этом я и мечтал». Между тем, как выяснилось, на тот момент Мандела отсидел в тюрьме лишь половину срока: он вышел на свободу тринадцать лет спустя. Все эти годы его поддерживала зазиве — надежда. Сколь бы неправдоподобным это ни казалось, Мандела верил, что однажды апартеид в Южной Африке рухнет. При его ли жизни или только при жизни внучки, но придет время, когда наступит справедливость. Вера, устремленная в будущее, определяла настоящее великого борца.

Для тех, кто, в отличие от Манделы, не увидит осуществление своей мечты при жизни, вера в будущее питается надеждой на воскресение. Профессор философии и богослов Даллас Виллард был знаком с женщиной, которая отказывалась говорить о бессмертии души: не хотела, чтобы ее дети разочаровались, если вдруг выяснится, что жизни после смерти не существует. Как ехидно замечает Виллард, если жизни после смерти нет, разочаровываться в этом обстоятельстве не придется никому! Но если она все–таки есть, не лучше ли к ней приготовиться?

На моих глазах смертельная болезнь свела в могилу Сабрину, прихожанку моей Чикагской церкви. Юная, изящная, яркая красавица Сабрина обращала на себя взор каждого мужчины и была предметом зависти каждой женщины. Но ее сгубила неоперабельная опухоль мозга. Каждый месяц наша община собиралась для молитвы об исцелении страждущих. Приходили и Сабрина с мужем. Вскоре она стала носить цветные шарфики, чтобы скрыть последствия химиотерапии. А потом ходила с палочкой, с трудом пробираясь между рядами в церкви. Через некоторое время у нее отказали руки и ноги, и в церковь Сабрину привозили в инвалидной коляске. Но и это длилось недолго: Сабрина ослепла и лежала дома, прикованная к постели. Она уже не могла говорить и в ответ на вопросы мужа лишь моргала глазами.

Мы отчаянно молились о здравии Сабрины. Мы просили о чуде. Мы чувствовали себя беззащитными, мы возмущались, что наши молитвы остаются без ответа, а болезнь неумолимо развивалась.

На отпевании, которое прошло в нашей же церкви, половина присутствующих были членами общины, а половина — сослуживцы Сабрины. Коллеги по работе смотрели на сборники гимнов, словно эти книги были написаны на иностранном языке. Но все мы, независимо от вероисповедания, чувствовали горечь и гнев из–за случившегося с Сабриной. Однако ее муж, священники и прихожане имели еще и непостижимую для коллег покойной надежду, что жизнь Сабрины не закончена и однажды мы увидимся с нашей почившей сестрой.

«Господи! К кому нам идти?» (Ин 6:68) — спросил у Христа Петр в минуту смущения и замешательства. На каждом отпевании я переживаю эти слова всем сердцем. Без воскресения, без веры, устремленной в будущее, последнее слово остается за смертью, и она торжествует и смеется над нами. А предвестие воскресения хоть и не изгоняет ее холодной тени совсем, но приносит теплый свет надежды.

***

Лев Толстой, который не упускал случая сдобрить свои произведения нравственным уроком, закончил рассказ под названием «Три вопроса» следующей сентенцией: «Так и помни, что самое важное время одно: сейчас, а самое важное оно потому, что в нем одном мы властны над собой».

Воспоминание о верности Бога в прошлом и надежда на лучшее будущее готовят нас к жизни в настоящем. Ни над прошлым, ни над будущим, по мысли Толстого, мы не властны. Прошлого не изменить, а будущее — неопределенно и непредсказуемо. Мы можем лишь жить той жизнью, которая дана нам здесь и сейчас. Христиане молятся: «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф 6:10), и затем стараются исполнять Божью волю — наполнять настоящее любовью, справедливостью, миром, милостью и прощением.

Я научился ценить настоящее благодаря моей литературной деятельности. Если у меня не выходят из головы предыдущие книги и статьи, если меня мучают былые неудачи и тешат былые успехи или если я поглощен мыслями о будущем (уложусь ли в срок, какими будут следующие главы), то в настоящем я писать не могу.