Она пытается выровнять дыхание, слыша, как часто и тяжело она дышит. Пытается унять дрожь.

– Один сквоб просил меня оставить его в покое, – говорит один из них, нарочито растягивая слова, но, по крайней мере, пение прекратилось.

Сейчас они разговаривают громко, и она понимает, что это не из-за чрезмерной беспечности или чрезмерной уверенности. Просто они хотят, чтобы их услышали, кто бы это ни был.

Скрежещущий звук от сетки. Неизменный, металлический. С тихим треском падает желудь.

– И что же ты сделал? – спрашивает другой?

– Что я сделал, пупсик? – Растягивает слова. – Я отделал его под орех, и он успокоился.

Оба смеются, и их смех какой-то успокаивающий, согласованный, как старая шутка. Это наводит ее на мысль, что они копируют какое-то шоу.

И хотя слов она не узнает, но уверена, что не ошиблась. У нее был бойфренд, помнящий наизусть целые диалоги из «Челюстей». А когда с ними еще жил ее брат – она с трудом припоминает то время, – он вставлял строчки из «Звездных войн» в обычные разговоры, и это звучало именно так. Ее бойфренд и брат небрежно смешивали слова из разных языков, вкладывая в них разные значения, которые от нее ускользали, и так же смакуя те слова, как эти говорящие нараспев парни.

Итак, в воду вошли тысяча сто человек, триста шестнадцать вышли, остальных сожрали акулы.

Это не те дройды, которых вы ищете.

Забор гремит, когда парни раскачивают его. Разумеется, они его не снесут, единственная их цель – наделать шуму.

Они пересекли дорожку, подойдя ближе к бамбуку. Она различает движение, перемещение теней. Они трясут и этот забор тоже.

– Мой маленький глазок что-то разглядел, – говорит один.

Но они ничего не видят, она это знает. Они играют в игру. Надеются вспугнуть добычу, как ее отец, пока еще был с ними, с помощью своего лабрадора вспугивал голубей. Голуби взлетали, отец стрелял, и собака приносила ему одного. Если голубь был еще живой, отец отсекал ему голову и бросал ее на землю, говоря, что так голубю лучше. Из шеи голубя капала кровь, и в траве лежала маленькая головка с клювом. Джоан припоминает, что он брал ее на охоту только один раз.

– И что ты разглядел? – спрашивает один обычным голосом.

– Что-то темное, – отвечает другой.

Они снова смеются. Уж не выпили ли они? – думает она.

Уткнувшись ей в шею, Линкольн тихо рычит, как Мадлз, когда ему наступают на лапу.

Когда парни смеются, ее страх утихает, и она с удивлением понимает, что разозлилась. Эти идиоты размахивают перед ней винтовками и поют детские песенки. Заставляют ее сына хныкать и прижиматься к ней. Она вспоминает, как в студенческие годы была однажды в доме с привидениями и перед ней шел крупный мужчина – ростом больше шести футов, с фигурой футболиста, – шел так близко, что она натыкалась на него, когда он резко останавливался. Она пришла со своим парнем, но здоровяк был более надежным щитом. И вдруг в свете строба выскочил зомби в маске, в трех дюймах от ее лица держа в руках бензопилу. Она неожиданно громко закричала, и здоровяк, должно быть, тоже испугался, потому что он – при вспышке белого света – стукнул зомби по лицу. На полу вместо зомби оказался подросток, который стащил с себя маску. Он стонал, изо рта у него текла кровь. Ей совсем не было жалко этого парня, и она была благодарна футболисту.

Они подростки, думает она, эти парни с оружием. Вовсе они не мужчины. Дебилы какие-то. Она не допустит, чтобы ее сына убили тупые, тупые подростки, распевающие песни.

Если они хотят поиграть, ну что ж, она тоже смотрит фильмы, и сама не прочь поиграть. И если она всего лишь персонаж, так проще действовать. Она высвобождает одну руку – другая по-прежнему теребит спутанные кудряшки сына – и шарит в траве в поисках куска бетона, который недавно бросила туда. Ее пальцы почти сразу натыкаются на него. Увесистый кусок с острыми краями помещается в ладони, как бейсбольный мяч. Она кладет его около себя и начинает шарить по земле, растопырив пальцы. Другой камень, больше первого, не умещается целиком в ладони.

Джоан чуть отклоняется в сторону, подвинув Линкольна вперед, чтобы можно было отвести руку назад. Не понимая, умно поступает или глупо, она сжимает камень в руке и, напрягая плечо, бросает его через задний забор вольера в сторону железнодорожных рельсов и окружающего их подлеска.

Она нарочно старается не задумываться о цели своих действий.

Раз. Два. Она отсчитывает секунды с застывшей в воздухе рукой, слыша, как камень ударился о ветки или листья. Звук громче, чем она ожидала, и не так далеко, как она рассчитывала, но камень определенно перескочил через вольер, приземлившись где-то рядом с рельсами. Он упал за много ярдов от парней, если они по-прежнему стоят у другого забора.

Интересно, догадались ли они, что кто-то бросил камень, чтобы отвлечь их внимание?

Очевидно, нет, потому что они, издав возбужденное хрюканье, послушно устремляются на звук, продираясь сквозь заросли ежевики, заполонившие нехоженые участки дорожек. Их поспешные шаги неуклюжи и неловки.

Она думает: вряд ли можно надеяться, что кто-нибудь из них сломает лодыжку.

Слыша, как они с хрустом продираются сквозь заросли, она достает телефон. Холодящий руку кусок пластика, ничего больше. Нет, больше. Телефон – причина того, что они сидят здесь, прячась от людей, которые с трудом перемещаются в темноте.

Другой звук – выстрелы. На этот раз он удивительно похож на звук пишущей машинки, на которой кто-то печатает очень медленно и твердо. Она даже не вздрагивает, не понимая, почему так осмелела. Вероятно, привыкла, и, похоже, они стреляют не в их сторону. К тому же у нее возникло желание действовать, а не просто волноваться.

Джоан делает медленный глубокий вдох. Дрожь прекратилась. Она спокойна, тверда и готова к осуществлению своей цели. Джоан проводит большим пальцем по телефону, экран загорается, и она со всей силы швыряет его над забором из сетки в сторону бамбуковых зарослей, где видела подстилку из сосновых игл. Вправо от того места, где стояли парни перед тем, как побежали за ее камнем. Конечно, не исключено, что парни увидят летящий по воздуху светящийся предмет, и не исключено, что телефон ударится о бетон и разобьется, но, более того, он сообщит, что его швырнули – удар будет очевиден, – и это разрушит все. Но она не станет больше беспомощно съеживаться. Она смотрит, как ее телефон, быстро вращаясь, летит, как некий обтекаемый аппарат, созданный именно для этой ситуации. Треска не слышно, только негромкий хлопок при приземлении, и она не уверена, услышали ли они.

– Что? – спрашивает один из них, и грубые ножищи, приминающие сорняки, замирают.

Они услышали этот звук. Это может быть хорошо или плохо, но это то, что она сделала, потянула их за ниточки, как они тянули за ниточки ее. Ей вдруг становится жарко.

Внутри Джоан копится какая-то энергия.