И повернувшись, спросил у Семецкого:

— Юрий, вы, как сослуживец, не откажетесь стать моим секундантом? Согласны? Благодарю вас! Тогда узнайте, пожалуйста, кто будет секундантом моего противника, и обговорите условия. На этом разрешите откланяться! Дуэльный кодекс запрещает мне общаться с противником до дуэли! Честь имею, господа!

Повернулся и решительным шагом направился к выходу.

Семецкий же, повернувшись ко мне, спросил:

— Тёзка, какая муха вас укусила? Вы просто не знаете, кого оскорбили! Это же верная смерть!

После случившегося Семецкий предложил забрать Наталью и Алексея и, не дожидаясь окончания концерта, ехать в отель. А там уж втроем, в мужском кругу обсудить ситуацию. Но я воспротивился. Натали была так счастлива этому «вечеру музыки» и небольшому отдыху, зачем же ей портить удовольствие? Успеем ещё!

Честно говоря, ожидал, что после этого у Семецкого появится какое-то уважение во взгляде к проявленной мной выдержке (самого-то внутри колотило, будь здоров!), но он просто кивнул с видом, «да, так и надо!».

Потом был небольшой ужин на четверых. Софочка и другие сопровождающие, которыми мы незаметно обросли, на концерте не были и ужинали отдельно. Ничего не поделаешь, сословное общество!

И лишь около одиннадцати вечера, отправив Натали в номер, мы собрались у меня в номере «мужским составом».

Для начала я объяснил им свои соображения насчет поведения Свирского. Немного подумав, они согласились со мной, что да, похоже, их однополчанин Свирский имел на меня «заказ». И, в принципе, одобрили решение добиться, чтобы он вызывал меня. «Иначе он на саблях из тебя колбасу сделал бы!»

Разумеется, я, как вызванная сторона, выбрал привычные револьверы Нагана образца 1895 года двойного действия. Чем, кстати, несколько удивил наших секундантов. «Наших» потому, что Семецкий уже согласился быть секундантом поляка, а Алексей Ухтомский без колебаний согласился быть моим.

По времени тоже сошлись — немедленно по приезде в Варшаву, то есть 16 декабря по григорианскому стилю, во вторник, с утра, в предместьях Варшавы. Ну а по принятому на Руси Юлианскому календарю это будет 4 декабря. Конкретные же время и место следовало выбрать секундантам чуть позже, по прибытии в Варшаву.

На последовавшем затем обсуждении условий дуэли мы сошлись на «американке». Это была весьма популярная на рубеже веков в России, и особенно среди офицеров, служащих в Туркестане, дуэль с минимально ограниченными правилами. Начиналась она, как правило, на расстоянии 30 шагов. Оружие — револьвер, причем в последние годы чаще всего именно наганы. Перед началом дуэлирующие просто стояли лицом друг к другу, с револьверами в руке, но ствол при этом должен был быть опущен в землю. Кстати, я уточнил, курок взводить правилами не возбранялось. А затем по команде «сходитесь» дуэлянты могли начать приближаться друг к другу или немедленно открыть стрельбу.

А вот кувыркаться или там прыгать вправо-влево, что я хорошо умею, как выяснилось, нельзя! «Правила дуэли запрещают». А «победить против правил» — это жопа! Секунданты не допустят!

Я недовольно сморщился, узнав об этом, и тут господа офицеры преподнесли мне ещё один неприятный сюрприз.

— Это было очень глупо, выбирать для дуэли наганы, тёзка! — немного печально сказал мне Семецкий. — Нет, я видел в Риге, вы неплохо стреляете. И, пожалуй, на десяти-пятнадцати шагах я с вами в поединок вступать не захотел бы. Вы стреляете очень быстро и достаточно точно. Но вот беда — ваш противник стреляет ещё лучше. Он стреляет не так быстро, как вы, но всё же быстро. А главное, стреляет он очень точно.

Я невольно усмехнулся, представив, что сказал бы Семецкий, увидев стрельбу ганфайтера Генри Хамбла, моего учителя. Но господа офицеры неправильно поняли мою усмешку.

— Вы зря смеетесь, Юрий! — совершенно серьезно сказал мой будущий шурин. — Станислав стреляет очень точно. У него наганы специально доработанные, повышенной точности. Мастера подшлифовали и доработали механизм, так что спуск стал не такой тугой, как у обычного офицерского нагана. Вы — стрелок, и сами понимаете, что из-за этого «увод» мушки меньше. И патроны у него тоже доработанные. Более точная навеска пороха, тщательный контроль за соблюдением геометрических размеров пули, её веса, центровки…

Я улыбнулся еще шире и извлек из кобур свои наганы:

— У меня все точно так же! Я, видите ли, люблю не только стрелять, но и попадать. Поэтому озаботился. Больше вам скажу, пока револьвер чистый, мне достаточно было откинуть дверку и прокрутить барабан, держа оружие стволом вверх — гильзы сами высыпаются. Перезарядка проще и быстрее.

— Это всё хорошо, — неуверенно проговорил Ухтомский. — Но Свирский на тридцати шагах уверенно попадает в половинку игральной карты.

Тут мне ржать расхотелось. Такой точности я дать не мог. Даже на пике формы. Это уже уровень Генри Хамбла, не ниже. А секунданты продолжили меня «добивать»:

— Поэтому на прежних дуэлях Свирский стрелял с предельной дистанции. И попадал своим противникам куда хотел. Причем стреляет он быстро, потому ухитрялся влепить в человека две-три пули раньше, чем тот падал, и дуэль прекращалась. Никого не убивал, но всех покалечил. Коленную чашечку прострелит, плечо, иногда локоть…

Мне стало как-то неуютно. Сам я больше «затачивался» под скорость стрельбы. Стрелять из кармана, уворачиваться, стрелять навскидку и от бедра… А вот с точностью у меня явно похуже. Уверенно «отключать конечности» мог только на расстоянии десять-двенадцать метров, не больше. А на пятнадцати уже делал как минимум один промах из пяти. И это на пике формы, до которого мне сейчас не близко. Все же почти месяц без тренировок!

И ведь проиграть для меня сейчас — это потерять почти все. Соперник хочет меня либо убить, либо оставить инвалидом. Причем ситуация в бизнесе сейчас такова, что оказаться надолго прикованным к постели гарантированно означает стать банкротом в скором времени.

А банкрота и инвалида Дмитрий Михайлович откажется со своей единственной дочерью обручить. Да и сам я не захочу ей жизнь портить! Вот же гадство!

Вот только показать, что я не уверен в себе