Красно-желтый строительный модуль терялся в пестроте леса. Перья с красными стволами и розовыми вершинами вырастали из-под его полозьев и поднимались над крышей, окружая, будто телохранители важную персону. Под ними извивались крупные и мелкие лианы, и плотным слоем лежала труха. Из-под лиан, приподнимая их на своих бугристых спинах, виднелись гладкие зеленые полиморфы. Рядом с ними вырастали коричневато-красные, покрытые извилинами, витанские мозговики – не твердые, как земные их тезки, а мягкие шарообразные существа высотой в половину человеческого роста. Они могли только есть и быть едой для других, зато и то, и другое им удавалось отлично. Мозговики, вытягиваясь то в одну сторону, то в другую, ползли и объедали на своем пути концы лиан и гниющие перья, оставляя за собой гладкую полосу из полиморфов.

Над лесом, мерцая золотым сиянием в ясном небе, пролетели три окулума. Самый крупный, не меньше полутора метров в поперечнике, с черным круглым ядром величиной с человеческую голову, внезапно нырнул вниз прямо над платформой, но из леса вынырнул ему навстречу крупный, сверкающий фламбойян. Он размаху врезался в окулума полупрозрачным краем своего сверкающего тела, а тот попытался обхватить его щупальцами. Полупрозрачные края сверкающего знамени ударили окулума, будто ножи, с его боков полилась желтая слизь, но он цепко держал противника щупальцами. Золотые искры засверкали над схваткой, рассыпаясь фейерверком, слизь с обоих шлепалась на платформу.

– А ну, брысь! Вот плевки природы, всю платформу загадили! – гаркнул за моей спиной отец, щелкая спуском лучевика. Зеленый огонек на рукояти не загорался, луча не было, а животные Виты, как им и полагалось, не издавали никаких звуков и вряд ли слышали крик. Опять отец устраивает скандал на пустом месте!

– Капитан Хальс, отставить!

– А ты, горшок с ушами, куда лезешь?

Я не успел ответить. Развернувшись круглым полотнищем, фламбойян взлетел над колодцем, а окулум упал в черную воду колодца. В колодце заплескались гибкие зубастые существа, каждое толщиной со среднего человека, а длину мне не хотелось даже знать. Миксиниды! Обитатели колодца бешено защелкали зубами, расхватывая добычу, фламбойян закружился над колодцем. В средней, утолщенной части его тела открылось темное отверстие, оттуда посыпались в воду золотисто светящиеся шарики.

– Ах ты слизняк летучий!

– Да ладно вам, капитан! Не мешайте ребятам размножаться! – подбежал к нам Подгорецкий. Улыбка у него была такая довольная, будто он сам организовал процесс размножения. – Окулумы и фламбойяны – здешние конкурирующие виды. Кто победил, тот сеет семена в воду, а кто проиграл, того уже слопали. Это естественный отбор такой, первый раз в жизни вижу!

– А что из семян вырастет? Я читал, что не окулумы и не фламбойяны, а что?

– Перья! Вода выплеснет их на берег, и вырастут перья. Их два вида, от фламбойянов – белые и от окулумов – розовые, в лесу они тоже конкурируют.

Отец уставился на него, как разъяренный окулум на фламбойяна.

– Ты чего мелешь, горшок с ушами? – рыкнул он, биополевик только засмеялся, а папаша ухмыльнулся в ответ. Кажется, внушение биополевика снова сработало.

Размножившийся фламбойян мирно уселся на верхушку красного пера и принялся ощипывать своим полупрозрачным краем тонкие концы веток. Объемный утолщенный его центр мерцал и переливался золотистым светом. Я подошел поближе, но он не обратил на меня внимания, зато бело-розовые и красные перья согнулись до земли, пытаясь рассмотреть меня своими светящимися краями. Как это получается – углеродная жизнь, вроде нас, людей, а все вырабатывают электричество да еще светятся? Впрочем, некоторые земные рыбы, например, электрические скаты, тоже так делают. Все бывает…

Я щелкнул пальцем хрупкому краю розового пера, он отломился и отлетел в сторону, будто ждал этого. Кажется, в справочнике это тоже описывалось как один из способов размножения, вегетативный. А другие? Хорошо бы увидеть, как это бывает!

Я щелкнул по другому перу и замер от неожиданности. Из переплетения лиан и скопления морщинистых мозговиков навстречу обломку пера открылась пасть такого размера, что могла бы вместить меня целиком. Пасть чавкнула, захлопнулась, шлепнув губами, напоминающими присоску, и снова открылась. Это еще кто? Подняв безглазую голову с разинутой пастью, изгибаясь и скользя, из мозговиков выскользнул гигантский червь, а скорее, змей толщиной с человеческое туловище и длиной не меньше трех метров. Коричневая шкура красиво переливалась, на бархатистом лбу мерцала россыпь огоньков. Гладенец!

Первооткрыватели Виты двадцать лет назад именно за эту красивую шкуру дали змееподобным существам такое имя. Они пытались охотиться гладенцов и считали их съедобными, но сейчас я чувствовал себя не охотником, а добычей. Раскрыв пасть еще шире, гладенец повернул мерцающую голову ко мне – слепые чудовища отлично чувствовали движение и тепло своими светящимися углублениями на лбу и боках.

Я нырнул за коричневый ствол ярко-красного пера, отец и Подгорецкий тоже куда-то скрылись. Из действующего оружия у меня был только стандартный армейский нож и огнестрельная «Амфибия», но, похоже, остановить гладенца мог только тирококсовый заряд из базуки. В справочнике для улетающих на Виту рекомендовалось «в случае агрессии со стороны гладенца армейским ножом отделить переднюю часть его тела от задней на расстоянии метра от ротового отверстия». Тот, кто это писал, надеялся на то, что у гладенца, как и у других жителей Виты, нет костей, а шкура не слишком толстая. Но он определенно никогда не видел живого гладенца, не говоря уже о том, что не пытался что-нибудь от него отделить с помощью ножа длиной в двадцать пять сантиметров.

Выгнувшись дугой, гладенец опустил в труху свою присоску и деловито захлюпал, выпуская слизь и захватывая перегнившие обломки перьев. Мелкие мозговики и молодые растущие перья тоже пользовались у него успехом. Вокруг распространился сладковатый запах и тепло.

На пути гладенца поднялся большой сморщенный мозговик. Что он будет делать? Тоже проглотит? Рот-присоска захлопнулся, а гладенец вытянулся возле мозговика, как длинное коричневое бревно. Не пытаясь уползти, мозговик начал растягиваться вдоль гладенца, распрямляться и меняться у меня на глазах. Сморщенная красная кожа потемнела, разгладилась, передняя часть вытянулась, в ней открылся темный провал пасти – и вот передо мной уже встали на хвосты два огромных, мерцающих боками, гладенца!

Новый гладенец развернулся на хвосте и помчался в чащу леса, а старый не спеша пополз к колодцу. Что ему там надо? Шкуры местной живности нечувствительны к черным кислотным водам витанского моря, но далеко не вся живность ныряет в колодец. Во всяком случае, так было сказано в справочнике, которому я верил все меньше.

Взобравшись на горб зеленого полиморфа, гладенец неожиданно поднялся на хвост и закачался, будто в танце, раскрыв пасть-присоску в небо. Из зеленоватого воздуха, золотистого света и рыжих облаков, рванулось ему навстречу яркое золотое, переливающееся на ветру, полотнище. Фламбойян, сверкая и разливая вокруг радужное сияние, завился вокруг стоящего на хвосте чудовища, обхватил его складками золотисто сверкающего тела и поднял над землей. Темный хвост повис над черной блестящей водой, заискрил, изогнулся и обвил свободный конец золотого полотнища. Что это – еще одно сражение за право на жизнь? Поток ветра закружил обоих, увидел, как гладенец светлеет, становится прозрачным и загорается ярким огнем.