– Но в то же время я люблю тебя, и это так больно.

– Я… – Только через несколько секунд до меня дошло, что она сказала. Я безмолвно уставился на нее.

Но Руби продолжала говорить так, будто ее слова были совершенно незначительны.

– Не думаю, что у нас что-нибудь могло получиться. Это было прекрасно, пусть мы встречались совсем недолго, но теперь я должна…

– Ты меня любишь? – недоверчиво прошептал я.

Руби вздрогнула. Затем выпрямила спину:

– Это ничего не меняет. То, как ты со мной обошелся… Ты целовал другую на следующий день, как мы с тобой переспали.

– Мне очень жаль, Руби, – сказал я настойчиво, хотя знал, что слов будет недостаточно.

– И это тоже ничего не меняет в моем намерении начать новый год без тебя, – продолжала Руби.

Боль, которую готовили мне ее слова, лишила меня воздуха. Я знаю Руби. Если она поставила себе цель, она ее добьется, и ничто не собьет с пути. Она пришла сюда для того, чтобы окончательно порвать со мной.

– Этого никогда больше… Я никогда больше не сделаю ничего такого, – выдохнул я.

– Надеюсь, что твоей следующей девушке не придется такое пережить.

Я почувствовал, как начинаю паниковать.

– Не будет никакой другой, черт возьми!

Она лишь помотала головой:

– Но и у нас больше ничего не выйдет, Джеймс. Давай будем честны.

– Почему ты так говоришь? – Голос мой дрожал от отчаяния. – Еще как выйдет.

Руби встала и разгладила ладонями клетчатую юбку:

– Пора домой, меня ждут родители.

Она пошла к двери, и знание того, что мне не удержать ее, едва не убило меня.

– Мне нужен разрыв. Ты можешь это понять? – спросила она, уже взявшись за ручку двери и оглянувшись через плечо.

Я кивнул, хотя все внутри протестовало:

– Да, я понимаю тебя.

Руби давала мне так много шансов. Я знал, что не имею права на еще один.

– Я… я желаю тебе счастливого нового года, Джеймс. – В глазах Руби отразилась та же боль, которая парализовала и мое тело.

– Руби, прошу тебя… – выдавил я.

Но она уже открыла дверь и сбежала.

Лидия

В понедельник после рождественских каникул мы с Джеймсом должны были снова ехать в школу. Папа сказал, что только через месяц наступит время, когда можно будет вернуться к повседневности. При этом ситуация у нас дома никак не была похожа на повседневную. Без мамы, которая раньше всегда выстраивала мостики между всеми нами, ужины с отцом стали чистейшей мукой. И отношения между мной и Джеймсом тоже были натянутые. Мы почти не разговаривали и старались избегать друг друга. Притом что обычно он был тем человеком, в обществе которого я чувствовала себя лучше всего.

Теперь, когда Перси вез нас в школу, мы молча смотрели каждый в свое окно. Снова находиться там казалось мне напрасной тратой времени. В конце концов, я уже сейчас знала, что учиться дальше не буду, даже если и смогу сдать все выпускные экзамены. Тогда зачем все это?

После того как Перси остановился у входа в Макстон-холл, он опустил перегородку и повернулся к нам:

– Все в порядке?

Я молча кивнула и попыталась улыбнуться. Я уже сомневалась, выгляжу ли я по-прежнему или уже изменилась. Еще до того, как все произойдет.

– Если что-то будет надо, – сказал он низким, спокойным голосом, – я явлюсь по первому звонку. А если к вам будут приставать репортеры, дайте знать ректору. Он в курсе и позаботится о том, чтобы вас оставили в покое.

Его слова звучали так, будто он их заучил наизусть.

Я уже давно подозревала, что Перси не так легко пережил смерть мамы, как это хотел показать. Как бы то ни было, он знал ее больше двадцати лет. Перси редко шутит, а иногда, когда он думает, что его никто не видит, на него больно смотреть, такой печальный и потерянный у него вид.

– Все ясно, – сказала я и отдала честь, поднеся ко лбу два пальца.

И Перси наградил меня вымученной улыбкой, прежде чем повернулся к Джеймсу:

– Присматривайте за сестрой, мистер Бофорт.

Джеймс заморгал и оглянулся вокруг. Его лицо моментально окаменело, когда до него дошло, что мы уже стоим перед школой. Без лишних слов он взял сумку и открыл дверцу. Я виновато оглянулась на Перси перед тем, как последовать за Джеймсом. Он пересек уже половину парковки, когда я догнала его. На лестнице перед главным входом ждали Сирил, Алистер, Кеш и Рен.

– Бофорт! – Рен показал ему кулак и широко улыбнулся. – Наконец-то ты снова с нами.

Джеймс слабо улыбнулся и ударил ладонью по кулаку Рена.

– Без тебя как без рук, – сказал Кеш, обхватывая ладонями лицо Джеймса. И влепил ему дружескую оплеуху.

Сирил тем временем подошел ко мне и обнял.

– Лидия, – пробормотал он.

Я тяжело сглотнула. Запах его был таким родным, что я так бы и простояла с ним до конца уроков. Но поскольку такой возможности не было, я осторожно отстранилась от него.

– Доброе утро, – устало произнесла я.

Холодно-голубой взгляд Сирила вопросительно скользнул по моему лицу. Потом он обнял меня за плечи, и мы вместе с остальными поднялись по ступеням и вошли в тяжелые двойные двери Макстон-холла.

Наши друзья взяли нас в защитное кольцо – видимо, чтобы оградить от лишних вопросов остальных учеников, но это было лишнее. Никто с нами не заговорил. Джеймс оглянулся на меня, и мы оба среагировали одинаково. Мы распрямили спины и зашагали по школе так, как делали это всегда.

Вводное собрание, как обычно, затянулось, и в какой-то момент моя шея затекла до боли от старания смотреть прямо. Мы сидели в последнем ряду, и каждую минуту к нам кто-нибудь оборачивался и после этого начинал перешептываться со своим соседом. Я игнорировала их всех. Только когда Лексингтон объявил собрание законченным и мы покинули Бойд-холл, я выдохнула.

– Вы слышали? – спросил Алистер, когда мы поднимались по лестнице в основное здание. – Джордж на второй день после восемнадцатилетия разбил машину.

– Какой Джордж? – спросила я.

– Эванс, – ответили в один голос Рен и Алистер. – Ну, ты знаешь: капитан футбольной команды.

– А. С ним все в порядке?

– Одна царапина на лбу. У этого идиота куда больше везения, чем разума.

– О, и у Джессалин на вечеринке у Сирила было что-то с Генри. Он якобы заснул посреди дела, – продолжил Рен докладывать новости.

– Видимо, секс был не особенно впечатляющим, – сухо заметил Джеймс.

Все посмотрели на него удивленно. Тон у него был как раз самый обычный – скучающий, с оттенком превосходства. Почти как у прежнего Джеймса.