в Киевской земле[375]. Не отрицая возможности исполнения киевским сотником обязанностей фискального чиновника, следует отметить, что согласно информации, содержащейся в ряде источников, в военно-административной системе Монгольской империи сотник являлся прежде всего военачальником соответствующего его рангу подразделения[376].

В данном контексте допустимо высказать предположение о том, что упоминаемый Карпини монгольский «сотник» мог быть так называемым «охранным воеводой» (танмачином), имевшим в своем подчинении военный отряд, размещенный на землях Среднего Поднепровья в виде «застав» и «караулов», как для осуществления контроля над покоренной территорией, так и для защиты Киева и его окрестностей от внешних и внутренних угроз (литовских набегов, разбоев).

Свидетельства о «сетевой» структуре военно-административного контроля над завоеванными территориями в Монгольской империи содержатся в отчете сунского дипломата Сюй Тина, посетившего владения Чингизидов в 1235–1236 гг. Описывая систему административного управления завоеванными монголами землями империи Цзинь (Северным Китаем), южнокитайский сановник отмечал следующую особенность: «…Внутри городов, округов и уездов… не было ни одного воина [татар], только за пределами городов, в селах имелись конные дозоры, разбросанные по всем направлениям и хозяйничавшие [в тех местах]…»[377]

Учитывая тот факт, что в 40-х гг. XIII в. Улус Джучи являлся составной частью Монгольской империи, представляется весьма вероятным, что вышеописанная практика размещения воинских контингентов на завоеванных территориях, имевших значительное по численности население, действовала и в западных владениях державы Чингизидов. Косвенным свидетельством этому служат сообщения Плано Карпини о монгольских «заставах», неоднократно встречавшихся папскому дипломату во время проезда по территории джучидских улусов, граничивших с русскими землями[378].

Специфика административно-территориального устройства Улуса Джучи, базировавшегося на общеимперских стандартах Yeke Mongyol Ulus, в некоторой степени усложняет проблему определения русско-ордынской пограничной зоны на землях Днепровского правобережья, оставляя ее предметом научной дискуссии. Так, В.Л. Егоровым была высказана гипотеза о существовании в Среднем Поднепровье некой пограничной «буферной зоны», якобы занимавшей значительную территорию между Киевом и Каневом и разделявшей русские земли и собственно монгольские владения. Согласно представлениям исследователя, указанный район находился под управлением монгольских чиновников, но в то же время не был включен в территориальную структуру Золотоордынского государства[379]. Вместе с тем следует отметить, что теоретические построения В.Л. Егорова содержат необъяснимые противоречия (в частности, наличие управленческой администрации является ключевым фактором государственной принадлежности территории), не имеют доказательной базы в источниках и по факту являются гипотетическим конструктом, основанным на ряде допущений и аналогий.

Исходя из данного обстоятельства более вероятной представляется гипотеза о наличии «естественной границы» между территорией Киевского «наместничества» и собственно монгольскими владениями, включавшими в себя земли Южного Поросья (кочевья «черных клобуков»). В пользу данного предположения свидетельствуют и особенности ландшафтной структуры бассейна р. Рось, на северном берегу которой фиксируется наличие крупного лесного массива (так называемого Каневского леса), занимавшего значительное пространство от Канева до Юрьева и являвшегося естественным северным рубежом джучидских улусов в данном регионе[380]. Сообщение же Плано Карпини, отметившего в своих записках, что первым городом на южных рубежах Киевщины, находившимся «…под непосредственной властью татар», являлся Канев[381], может являться свидетельством сохранения монголами контроля над этим городом, являвшимся стратегически важным пунктом транзитной торговли по Днепровскому речному маршруту[382].

Определение временного промежутка, в течение которого право на Киевское княжение сохранялось за династией Ярославичей, представляется крайне затруднительным, ввиду отрывочности и сомнительности сведений, содержащихся в поздних летописных сводах. Согласно сообщению Лаврентьевской летописи, в результате поездки в ставку великого хана сыновей Ярослава Всеволодовича – Александра и Андрея Ярославичей, состоявшейся в 1249–1250 гг., киевские земли были отданы под управление Александра Ярославовича: «…Приеха Александръ и Андреи от Кановичь и приказаша Александрови Кыевъ и всю Русьскую землю а Андреи седе в Володимери на столе…»[383]

Известным медиевистом В.И. Стависским была выдвинута гипотеза о том, что последним из владимирских князей, носившим титул великого князя Киевского, был брат Александра Невского – Ярослав Ярославич[384].

В свою очередь, Густынская летопись именует киевскими князьями не только младшего брата Александра Невского – Ярослава Ярославича: «В лето 6779 (1271)… преставися Ярослав Ярославичъ, великій князь Московскій и Кіевский»[385], но и Ивана Даниловича Калиту: «В лето 6813 (1305)… начатъ вь Кіеве княжити Иоанъ Даниловичь Калита, внук Ярослава»[386]. Вместе с тем под тем же 1305 годом Густынский летописец отмечает наличие в Киеве некоего князя Станислава, носящего владельческий титул «князя Киевского»: «Паки Гедемин, князь Литовкій, Овруче и Житомиръ взятъ подъ княземъ Кіевскимъ Станиславом…»[387] Данное противоречие не позволяет считать достоверными сведения Густынского летописного свода, относящиеся к политической истории Киевского княжества начала XIV в.

Современным украинскими исследователями Я. Книшем и Л.В. Войтовичем было высказано предположение о переходе Киевской земли в 90-х гг. XIII в. под контроль галицко-волынского княжеского дома, непосредственное управление которой якобы осуществляли галицкие наместники из числа служилых князей[388]. Однако отсутствие информации в аутентичных эпохе письменных источниках, способной подтвердить гипотетические построения Я. Книша и Л.В. Войтовича, позволяет отнести их в разряд недоказуемых предположений.

Более обоснованной и аргументированной представляется гипотеза О.В. Русиной о переходе в 1280—1290-х гг. земель Среднего Поднепровья под управление династии путивльских князей, получивших от Джучидов ярлык на управление киевским уделом. В качестве обоснования своей версии исследовательница приводит сообщения Новгород-Северского синодика, в котором путивльские князья Иоанн, его сын Владимир Иоаннович, а также Андрей Овруцкий (возможно, брат Владимира) с сыном Василием отмечены владельческими титулами киевских князей[389].

Вместе с тем следует отметить, что датировка возможного перехода Киевской земли к представителям различных княжеских домов Южной, Юго-Западной и Северо-Восточной Руси во второй половине XIII – первой половине XIV в. представляется достаточно условной, ввиду крайне немногочисленных и отрывочных сообщений по этому вопросу в письменных источниках.

Тем не менее сообщения Новгородской IV и Софийской I летописей о князе Федоре Киевском, осуществившем с отрядом ордынского баскака («в 50 человек розбоем») нападение на новгородского владыку Василия Калику, возвращавшегося в 1331 г. из поездки в Константинополь, с целью грабежа и получения выкупа («окупа»)[390], позволяет сделать вывод о сохранении системы кондоминального (совместного) управления Киевской землей и в первой половине XIV в.

Крайне скудная информация, содержащаяся в письменных источниках, не дает возможности точно определить династическую принадлежность князя Федора. По мнению одних исследователей, он мог быть одним из представителей династии черниговских Ольговичей[391]. Другие склонны видеть в нем князя Федора Святославовича, владельца Вязьмы и Дорогобужа, происходившего из династии смоленских Ростиславичей[392]. Согласно гипотезе Ф.М. Шабульдо, киевским князем Федором являлся один из братьев литовского князя Гедимина, принявший православное крещение и получивший в управление Киев и северную