о поразительной способности Димы всегда выходить сухим из воды, это произойдёт уже на первых минутах разговора.

Трель дверного звонка заставляет меня встрепенуться и решительно сбежать по ступенькам вниз. Если что-то выяснять, то только глядя в глаза. К тому же добровольное заточение вместо искомой ясности ума вызывает лишь желание побиться головой о стену. Вероятно так и попадают в психушку.

– Малыш... – за дверью действительно стоит Дима. Сердце на миг сводит от его вида: пшеничные волосы растрёпаны, скулы покрыты светлой щетиной, внешние уголки глаз опущены ниже обычно, а взгляд настолько потерянный, что с видимым трудом отрывается от порога. – Маш, прости меня. Я не должен был позволять ему увезти тебя. Не злись, моя хорошая, очень тебя прошу.

Хочу улыбнуться в ответ и не получается.

Устало качаю головой.

Проблема не в посторонних. Проблема только в нас двоих.

– Я не злюсь, – шагаю вперёд, но только для того, чтобы он не смог протиснуться в дом. – Почему ты так решил?

– Твой телефон третий день отключен, что ещё я должен был решить?

– Я его сменила, – сухо рвётся с языка. – Вместе с номером. Только и всего.

Я вздрагиваю, когда Дима мягко обхватывает ладонями моё лицо.

– Что с тобой происходит, Маш? – он нежно поглаживает большими пальцами кожу у меня под глазами, хмурится. – Мир тебя чем-то обидел?

– Мы сейчас будем говорить о твоём друге? – голос против воли приобретает дребезжащие нотки. Надо бы успокоиться и взять себя в руки, иначе внутренняя дрожь разрушит всю видимость самообладания, но Дима порывисто склоняется к моим губам. И это его сокрушительный промах. – Перестань!

Дыхание сбивается. В последний момент упираюсь ладонями в крепкую грудь.

Второй раз я не дам застать себя врасплох.

– Маш, ты чего?

– Ничего! – пытаюсь подавить застрявшее в горле ощущение, которое обычно является предвестником слёз. – Если хочешь обсудить своего шибанутого друга, который чуть не довёл меня до сердечного приступа, то смело иди... мимо.

– Мир заверяет, что тебя стошнило прямо на платье и вам пришлось ехать сразу домой. Я это хочу обсудить, – говорит он с нажимом. – Ты сделала по-своему, но почему-то осуждаешь меня. Малыш, я честно предупредил, что так может случиться. Ты у меня такая хрупкая, уязвимая...

– Хватит! – я рассеяно прикасаюсь к губам, чувствуя, как вспыхивает моё лицо, при воспоминании о том, чем на самом деле закончились гонки. Жёсткие пальцы Мирона словно наяву снова сминают тонкое платье, впиваются в бёдра, мешая мыслить связно. – Стой, где стоишь, – опережаю попытку Димы приблизиться. – Меня не от скорости тошнит. Меня тошнит от вас обоих.

– Маш, да что я такого сделал?

– Лучше спроси, чего ты не сделал, – заглядываю ему в глаза. – Кто ты и кто я, да?! Наследник самого Исаева и обычная студентка журфака, у которой из ценных бумаг, только блокнотик с заметками. Когда ты собираешься рассказать о нас родителям?

Я, наконец, сбрасываю камень, который с лёгкой подачи Мира давит мне на сердце, а Дима меняется в лице, словно тот упал ему на ногу. Неловкость добавляет жара моим горящим ушам, когда он делает несколько шагов назад, сжимая рот в твёрдую линию.

– Они знают, Маша, – он тяжело дышит, играет желваками. – Не знаю, кто и зачем забивает дурью твою светлую голову... Почему ты вдруг начала ставить под сомнение мои чувства? Да если бы я хотел просто секса, я бы давным-давно тебя напоил и наутро поставил бы перед фактом! Но я не тороплю. Не рассказываю, чего мне это стоит. – Дима неожиданно резко подаётся вперёд, обхватывает мои плечи и припечатывает к стене. – Ты знаешь, каково это, когда в тебе гудит каждый сосуд?

На короткое мгновение губы обжигает поцелуем, не таким, как обычно – словно я фарфоровая кукла, а злым, отчаянным, но Дима практически сразу возвращает себе самоконтроль.

– Дим, ты... – опускаю голову, не в силах смотреть ему в глаза.

– Они знают, Маша, – повторяет он жёстко сквозь сорванное дыхание. – Через три недели родители вернутся с Майорки, сама убедишься. Если моего слова тебе стало недостаточно.

– Не обижайся, – к горлу подкатывает тугой ком, каждое слово даётся труднее предыдущего. Непросто подвергать сомнению искренность того кто, в отличие от меня самой, ещё ни разу не дал повода для недоверия. – Я просто пытаюсь понять, зачем ты со мной?

– Затем, что рядом с тобой мне море по колено и единственное, чего я не смог бы, это отказаться от тебя, – Дима коротко целует меня в лоб, а я невольно призываю всю свою интуицию, силясь распознать в его голосе фальшь. В итоге лишь усугубляю собственное чувство вины, которое он безжалостно заколачивает в меня хриплым шёпотом: – А ты, Маша? Что для тебя наши отношения? Думаешь, где-то трава зеленее? – кивает он в сторону забора Арбатовых. – Так сходи, проверь. Ну же! Хватит рвать мне душу. И повод искать не нужно, проведаешь больного брата. Боже! Не верится, что ты заставляешь меня через это проходить, говорить неприятные вещи, выбирать...

– Хватит, остановись, – внутренности скручивает таким резким спазмом, что голос сипнет. Мне хочется извиниться за то, что чувствовала с другим, за то, что позволила другому, только это значит вогнать разделивший нас клин ещё глубже. Молчание душит чувством собственного ничтожества. Пытаюсь увести разговор в нейтральную плоскость, но за каким-то чёртом спрашиваю совсем другое. – Что с ним?

– Простыл где-то, – Дима говорит очень тихо.

– Понятно, – натягиваю на онемевшие губы улыбку, теряясь под его проницательным взглядом.

Это невозможно, но ощущение такое, будто он видит в моих глазах недавний ливень и то, как Мир накрыл меня своим пиджаком.

– Дашь знать, когда разберешься в себе.

Мне не хватает воздуха, чтобы его окликнуть. Растерянно смотрю в спину удаляющегося Димы и признаю, что не могу ничего сказать в своё оправдание.

Что ж, я никогда не умела скрывать эмоций.

В гардеробной снимаю с вешалки пиджак сводного брата. Он чист и выглажен, но, повинуясь какому-то совершенно неподконтрольному себе порыву, зарываюсь носом в жёсткую стойку воротника. Закрываю глаза и снова вижу Мирона. Его настойчивые губы, бесстыжий взгляд. Это больше нервирующе, чем приятно, больше смятение, чем страх. Я веду себя глупо. Он делает меня такой. Дима прав, нужно вовремя