выкидывать из своей жизни всё лишнее, иначе в свалке ненужных деталей главное затеряется так глубоко, что можно вовек не отыскать.

Не давая себе опомниться, срываюсь к соседнему коттеджу. Шум сердцебиения заглушает торопливые шлепки босоножек по тротуарной плитке, но перед массивной резной дверью моя решимость в значительной степени угасает. До боли закусываю край нижней губы, потому что сумерки не время для визитов к одиноким парням. Особенно к таким, которые предпочитают лечиться виски и даже будучи в трезвом уме способны выкинуть что угодно. Например, силой взять то, что им не принадлежит, как это случилось на причале.

Отмахнувшись от назойливых мыслей, прерывисто вздыхаю и надавливаю на кнопку звонка. Трель по ту сторону двери проносится по венам кипятком, вызывая малодушное желание развернуться и задать стрекача пока ещё есть такая возможность.

Тревога гонит меня прочь и она же удерживает на месте. Мир достаточно безответственен, чтобы запустить болезнь, а простуда достаточно коварна, чтобы за это отыграться. Мне нужно убедиться, что сын воспитавшего меня в любви отчима в порядке. Не съест же он меня в самом деле? Наверное.

Глава 17. Прятки

В доме Мирона нет.

Дверь оказалась незапертой, я заглянула в каждую комнату на обоих этажах, но обнаружила только одинокого сверчка. И чуть не сбила ополовиненную бутылку виски, почему-то оставленную на полу в проходе.

Ведомая уже не столько тревогой, сколько любопытством, иду на плеск донёсшийся со стороны бассейна. Маловероятно чтобы Мир решил сбить жар, окунаясь в прохладную воду. Это как минимум абсурдно, ведь сумерки давно остудили полуденный зной. С другой стороны, подобная придурь вполне в его духе.

Бассейн к моему недоумению пуст. Изумрудная подсветка освещает каждый его сантиметр и глядя на то, как облетевшие лепестки жасмина колышутся на поверхности воды, напрашивается вывод, что больной, благополучно завершив водные процедуры, скорее всего, уже заливает в себя какую-нибудь благородную микстуру многолетней выдержки.

Со стороны беседки доносится негромкая музыка. Та же композиция, что и у меня на рингтоне – Hey You. Это открытие неожиданно вызывает прилив одобрения. Не так безнадёжен братец Мир, как я о нём привыкла думать.

Однако за столом снова ни души. Растерянно мотаю головой, силясь разглядеть среди декоративных кустарников рослый силуэт сводного брата. Не мог же он испариться? Я совершенно точно слышала плеск и, кажется, даже дьявольский смех Арбатова.

Треск и шелест с правой стороны привлекают моё внимание к разделяющей наши дома ограде. Территория залита мягким светом садовых фонарей, позволяя во всех деталях разглядеть продирающегося прямиком через клумбу Мирона, на котором, помимо тёмных плавок, только кое-где налипшие на мокрую кожу листья. Вид смуглого атлетически сложенного мужского тела заставляет меня нервно засопеть.

Не глядя отправляю пиджак на кучу сваленных на скамейке вещей. Ну его в зад, я на такое не подписывалась.

– Машенька, я знаю, что ты где-то рядом, – вдруг заговаривает Мир, поигрывая гибким прутиком, но смотрит, слава богу, в противоположную беседке сторону. – Выходи, моя сладкая девочка, иначе мне придётся тебя как следует выпороть.

Моё замешательство стремительно приобретает оттенок тревоги. Единственная связная мысль в голове – это осознание того, что Арбатов спятил, а двухметровый забор мне нипочём не преодолеть. Мозг бешено работает над поиском места, где можно затаиться и идея влезть на ближайшую яблоню выглядит тем привлекательнее, чем нетерпеливее хлещет прутик по его ладони.

– Машу-у-уль... – вкрадчивый голос будто бы смакует каждую букву моего имени. – Считаю до пяти, и лучше бы тебе меня не дразнить.

Взволнованно переплетаю пальцы, стискивая их так, что становится больно.

Больной. Ненормальный. Маньяк!

– Оди-и-ин...

Стараясь производить как можно меньше шума, переступаю широкую скамейку и бочком протискиваюсь через поросли жимолости, высаженной вокруг беседки живой изгородью.

– Два-а-а...

Песня доигрывает, оглушая тишиной. Я замираю вместе с последними аккордами, гадая не слишком ли громко дышу.

Ой, нет. Он оборачивается. Впивается внимательным взглядом в стол, осматривает каждый из подпирающих кровлю столбов. Неторопливо разминает шею...

Его плотоядная улыбка заставляет сжиматься внутренности. Жуть какая. Мне никак не удаётся вспомнить, сколько человек может продержаться без воздуха, но даже перспектива задохнуться сейчас пугает меньше нетрезвого Арбатова, делающего решительный шаг в мою сторону.

Как можно более плавно пячусь назад, пока не упираюсь спиной в ствол раскидистой яблони. Треск ветки под ногой раскатом грома сотрясает мои нервы, и сразу же гаснет за тихой игрой гитарных струн. Песня начинается сначала.

– Три-и-и...

Я зажмуриваюсь.

– Ах вот ты где, – звучит сквозь звонкий девичий смех.

Выдыхаю и распахиваю глаза. Несколько раз моргаю, пытаясь прийти в себя, а затем со скрипом осознаю, что нас здесь, оказывается, трое.

– Мне нужно было отойти, – со стороны неосвещённой бани походкой супермодели идёт высокая шатенка. Однако, поравнявшись с Мироном, не останавливается, а горделиво вплывает в беседку, разворачивается спиной к моему укрытию, и только затем тянет красивым грудным голосом: – прости, дружок, третий бокал был лишним.

– Плохая девочка, – лениво пропускает он гибкий прутик между пальцами свободной руки, проводит им вдоль острых скул девушки, щекочет изящную шею, спускает к груди. – Раздевайся, отшлёпаю.

Я нервно облизываю губы. Интересно, Мир долго будет меня тролить, если я сейчас вывалюсь из зарослей жимолости? Да что гадать – вечность как минимум.

Вот это влипла, так влипла.

– Не забывайся, красавчик.

– С чего бы?

– Я могу и передумать.

– Не передумаешь, Машенька, – самодовольно улыбается он, останавливаясь перед своей ночной гостьей, и мне решительно не нравится то, как многообещающе это звучит.

Моё укрытие позволяет видеть происходящее во всех деталях. Шатенку, полулежащую на столе, и нависающего над ней Мира. Если он оторвёт глаза от выреза её платья и посмотрит вперёд, то в образовавшемся в жимолости лазе может встретиться со мной глазами.

Насмешливый взгляд, складка между бровями, тёмная родинка на ключице – всё это видно так отчётливо, что невидимый ток пробегает под кожей, разгоняя кровь горячими толчками. Зачем-то прикасаюсь к губам, вспоминая требовательный натиск губ Мирона и это вдруг сладко отдаёт в низ живота, а страх только взвинчивает пикантность положения. Сейчас, когда я надёжно скрыта тенью, близость сводного брата не кажется чем-то опасным, наоборот – взгляд как завороженный ловит каждое его движение. Вот длинные пальцы сжимают колени девушки, медленно раздвигают их в стороны, затем с нажимом скользят вверх по бёдрам, ныряют под подол короткого платья. Дима никогда не трогал меня там, и мне неожиданно становится любопытно,