– Идет! – воскликнула я.

Мы походили на ведущих детской телепередачи. Или на родителей.

– Ладно, – сказала Габи, с недовольной миной глядя на книжную полку. – Это твои книги Мел? «Добьюсь или умру». «Почему на одних женщинах мужчины женятся, а других не замечают». – Она заглянула внутрь первой книжки. – «Мелиссе к Рождеству от любящих мамы и папы».

Я отобрала у нее книги и бросила их в коробку для благотворительности.

– Они мне больше ни к чему! Вот уж не думала, что в один прекрасный день так заявлю. – Я просияла. – Знаете, вспоминая о временах, потраченных на таких, как Орландо…

Нельсон, просматривавший диски, поднял голову.

– Никогда представить не мог, что в один прекрасный день ты сойдешься с американцем, агентом по недвижимости, но после Орландо фон Борша дал бы шанс и самому Джеку Потрошителю.

– Нельсон! – прокричала я. – Не настолько он был плох!

Нельсон терпеть не мог всех моих бывших возлюбленных, особенно таких, как Орландо: красавцев, круглый год загорелых, любителей носить обувь без шнуровки.

– Не спорь, Мелисса, – поддакнул другу Роджер. – Верно Нельсон говорит. Гнусное ничтожество, этот твой Орландо. Не помнишь, как он заставлял тебя забирать его шмотки из химчистки?

– И при этом никогда не давал ни гроша? – подключилась Габи.

– Пару раз в этих шмотках оказывались узкие платья на бретельках и с открытой спиной, – добавил Нельсон.

Я ответила не сразу. У Орландо было много вещей, которые нельзя было стирать. В те времена мне это казалось особым шиком, теперь же я подозревала, что ему так просто было удобнее: сдавать всю одежду в чистку и бесплатно отправлять за ней меня.

– Теперь я другая, – уверенно сказала я. – Раньше была дурочкой, признаю, но сейчас все обстоит иначе. Пользоваться Мелиссой Ромни-Джоунс больше никто не посмеет!

– Дзинь! – пробормотал Нельсон, оборачивая модель линкора старым номером «Телеграф», но, поскольку все были столь взволнованы, я смолчала.

Несколько минут мы дружно раскладывали вещи по коробкам.

– Не жалейте разную дрянь, – нараспев произнес Нельсон. – После ремонта безделушкам в нашем доме не место. – Он поднял голову. – Я серьезно, Мелисса.

– Ты про такие? – ворчливо спросил Роджер, поднимая бумажных голубей, обернутых прозрачной сеткой.

– Со свадьбы Эмери, – вздохнула Габи, глядя на Нельсона, а тот вдруг очень заинтересовался старыми контактными линзами в коробочке. – Как здорово, что вы их сохранили. Помнишь, Нельсон? В тот вечер мы…

Голос Габи дрогнул и оборвался. Я глотнула, почувствовав, что страшно соскучилась по Джонатану. Наш с ним роман тоже начался на свадьбе Эмери.

– Эй, ребята, только давайте без этого, – простонал Роджер. – У вас тут вечно одни разговоры – про любовь-морковь. Когда с вами связываешься, такое ощущение, что попал на танцы в пятидесятые. Вы никогда не задумывались, как при этом чувствуют себя остальные, а? Те, кто не помешан на романтике?

– Если ты про бал охотников, Роджер…

– Вовсе нет! – огрызнулся он. Нельсон взглянул на меня.

– Не пора ли съездить поужинать? Может, когда вернемся, успеем еще немного поработать?

– Неплохая мысль, – твердо ответила я.

Заказав билет на самолет и сдав вещи на хранение, за исключением тех, что могли мне понадобиться в Нью-Йорке, я решила наведаться домой, проверить, не назрело ли там за время моего отсутствия новой беды. В воображении то и дело возникала картинка: как раз в те минуты, когда я пытаюсь произвести впечатление на мозговитых друзей Джонатана, по Си-эн-эн показывают папочку. Обвиняется в растрате денег олимпийского комитета…

В том, что у отца теперь больше дел и обязательств, я убедилась, как только приехала. Мама сразу сообщила: папы нет дома. Оказалось, она понятия не имеет, чем он сегодня занят; когда вернется, тоже не знала. По-моему, ее это и не особенно волновало.

– У него теперь новая секретарша. Ведь надо следить за бюджетом и все прочее, – сказала она рассеянно, не отрывая глаз от вязальных спиц.– Одна, две, три… Черт! Неужели я пропустила петлю?

Мы сидели на кухне, где летом было прохладнее всего. Дженкинс, растянувшись, лежал в корзине у маминых ног и тяжело дышал.

– Я в вязании ни бум-бум, – ответила я.

Мама нашла потерянную петлю и нахмурилась.

– Как же трудно иметь дело с мохером!

Неудивительно, что бедняга пропускала петли: у нее дрожали руки, будто она сидела на стиральной машине.

– Говоришь, у папы новая секретарша? – с подозрением переспросила я. Отец менял помощниц, как большинство мужчин – рубашки. – Он взял ее, потому что теперь в олимпийском комитете?

– Да. Зовут, по-моему, Клаудия.

– Ясно.

Как мило. Во мне забурлил гнев. Перед глазами возник примерный текст объявления с требованиями, которое папаша разослал по электронной почте в кадровые агентства: блондинка, не старше двадцати трех, умение быстро печатать под диктовку…

Мама подняла голову, и ее взгляд вдруг сделался безмятежным.

– Не волнуйся, дорогая. Я отправила Клау– дии записку, втайне от папы. Просто сообщила, что у него слабое сердце. – Улыбка. – От любого перевозбуждения может умереть. – Опять застучали спицы. – Она незамедлительно ответила, уверила меня, что будет за ним присматривать. Какая воспитанность! Я проглотила слюну.

– Ты ведь солгала, правда?

– Конечно, дорогая. Во всяком случае, папа на сердце не жаловался. Но кто его знает?

Мама прекрасно притворялась, что ей все до лампочки, однако, бывало, поражала даже меня. Что же до их отношений с отцом, я о многом предпочитала не знать.

– Он хочет, чтобы я помогла ему усвоить правила международного этикета, ты в курсе? – спросила я. – Мне приятно.

– Правда? – Маме новость явно тоже пришлась по душе. – Что ж, я рада. Хотя бы одну помощницу он наймет не за красивые глазки!

Бесподобно.

– Я собираюсь уехать на две недели, – сообщила я, резко меняя тему. – Поживу с Джонатаном в его новом нью-йоркском доме.

Мама провела по вязанию дрожащей рукой, бросила тоскливый взгляд на серебряную коробку, что лежала на буфете – в ней когда-то хранились пачки «Мальборо лайтс», – и не без труда снова переключила внимание на вязание – нечто типа пушистого бегемота.

– А как же работа? – сдержанно поинтересовалась она.

– Пока я в Нью-Йорке, на звонки будут отвечать Габи и Аллегра. Но я скоро вернусь, так что пусть папочка не надеется, будто Аллегра пристроена навек.

Мама вздохнула и стукнула спицей о спицу.

– Дорогая моя! Когда ты увидишь Нью-Йорк, не захочешь возвращаться.