Сидящие за столом смущенно переглянулись. Приор, кажется, даже скрипнул зубами.

— Странно, что этот Томас из Эрсилдуна не отведал тюремной похлебки в подземельях Тампля, — насмешливо добавил человек в маске. — Впрочем, как я вижу, он породнился с братом-приором. Это, возможно, повлияло на решение о его судьбе…

Томас не понимал, почему славнейшие из рыцарей отводят глаза, почему приор не прикажет высечь мерзавца или швырнуть в застенок. Однако собравшиеся молчали — лишь потрескивала смола в горящих факелах, и плясали по стенам тени. Юноша не знал, что и думать. Но внезапно юноша понял, что ему все равно. Все равно, что задумал сарацинский писец в маске, и почему его не останавливает никто из рыцарей. Все равно, почему молчит приор и потерянно улыбается магистр. Томас поднял арфу и шагнул вперед.

— Мой господин, — сказал он, склонившись перед Жаком де Моле, — в честь вашего приезда я сочинил балладу. Я знаю, что рыцарям Храма не дозволено исполнять светскую музыку, но я еще не прошел посвящения. Если вам угодно, я исполню балладу сейчас, пока благородные господа ждут ночной мессы.

Затылком Томас ощутил взгляд приора — кажется, благодарный взгляд. И еще что-то, словно некто положил ему на макушку тяжелую ладонь и стремился вдавить в пол — это смотрел писец, брат Варфоломей. Магистр рассеянно улыбнулся и кивнул.

— Хорошо, юноша. Твой отец, говорят, был славнейшим из бардов. Посмотрим, достоин ли ты называться его сыном.

Томас на секунду стиснул зубы — но уже в следующую секунду встал, расправил плечи, прижал к груди арфу и звонко объявил:

— Моя баллада называется «Песнь о Жераре де Ридфоре и битве у Потока Киссон».

Рыцари за столом повернули к нему головы. Все знали историю этой битвы — она глубоко врезалась в память ордена и стала за сто тридцать лет легендой. Томас поднес руку к струнам, закрыл глаза, набрал в грудь воздуха — и запел:

Жерар де Ридфор[22]собирал в поход

Рыцарей и стрелков,

Ведь граф Раймунд, Тиверийский лорд

На мир с Саладином готов.

Он хочет отнять корону у Ги

И на трон посадить Изабелль.

Те, кто были друзьями, стали враги

В этот светлый месяц апрель.

В гербе де Ридфора ревущий лев,

В осанке — львиная стать,

И рвется он, осторожность презрев,

Изменника покарать.

Однако доблестный Балиан

Сумел настоять на том,

Что войны не должно быть меж христиан,

Осененных Священным Крестом.

И вот великий магистр де Ридфор,

И великий магистр де Мулен[23],

Балиан д’Ибеллин, что вмешался в спор

Сторонников двух королев,

Реджинальд Сидонский, а также Гийом

Архиепископ Тира,

После Пасхи, светлым апрельским днем

Едут посланцами мира.

В то время проклятый султан Саладин

Задумал на Акру поход,

И вот уж Малик Афдал, его сын

Могучее войско ведет.

Пройдя через земли Раймонда, они

Пересекли Иордан —

Семь тысяч всадников и коней,

Сильный отряд мусульман.

Жерар де Ридфор, заслышав о том,

Коня повернул на закат.

И девять десятков людей при нем —

Храма Господня солдат.

Их встретил магистр Роже де Мулен,

Что белым крестом храним[24],

И сорок рыцарей, в Назарет,

Вступившие вместе с ним.

Еще де Ридфор в гарнизоне набрал

Четыре сотни солдат,

И Жак де Милли, его маршал, вскричал:

«Ридфор, слишком мал отряд!»

Но длань воздел магистр де Ридфор,

Обращаясь к своим войскам:

«Скакать мы будем во весь опор,

Не дадим пощады врагам!»

И в первый день мая, в пресветлый день

Якова и Филиппа

Повел магистр де Ридфор людей

Навстречу Афдалу Малику.

Они сошлись у бурлящих вод,

Под сенью пальмовых крон,

Там, где на запад поток течет

Поток, что зовут Киссон.

В гербе Ридфора ревущий лев,

И клич прозвучал меж гор:

«К оружию, братия, смерть презрев!

Vive Dieu Saint Amour!»

Любовь Господня его вела,

Был твердо уверен он,

Что царственный лев победит орла

У вод потока Киссон…

Томас остановился на секунду, чтобы перевести дыхание, и поднял голову. Все собравшиеся в зале смотрели на него. Лица рыцарей горели воодушевлением и боевым азартом. Приор улыбался уголками губ. Но разительней всего была перемена, случившаяся с верховным магистром. Казалось, Жак де Моле очнулся от сна. Голос Томаса, или слова, или музыка — или, быть может, упоминание льва — вызвали его оттуда, где он пребывал до сих пор. В ястребиных глазах вспыхнули золотые искры, взгляд наполнился жизнью и страстью. Только теперь Томас поверил, что перед ним человек, готовый повести воинов Храма в новый крестовый поход — повести и одержать победу. А главное, отчего сердце Томаса торжествующе запело: черная тень, витавшая за спиной магистра, пропала. Сгинула. Растворилась во мраке у стен зала. Исчезла навсегда?

Холодное дуновение коснулось щеки Томаса, и тут же раздался шелест шелка. Юноша быстро обернулся. Черный человек стоял у него за плечом. Глаза странного писца — неожиданно светлые — поблескивали в прорезях маски.

— Ты хорошо поешь, мальчик, — сказал брат Варфоломей. — Но знаешь ли ты окончание собственной баллады?

Прежде, чем Томас успел возразить, бледная рука сжала лакированную раму арфы. Инструмент лег в ладони человека в маске покорно — так сдается вражескому полководцу город, все защитники которого погибли или отчаялись.

«Нет!» — подумал или даже выкрикнул вслух Томас, но его противник уже провел пальцами по струнам.