Все словно сговорились спрашивать ее о здоровье. Внезапно Рут испытала острое желание рассказать Шоне о своей беременности. Все равно скоро станет известно. Вот Катбад догадался. Может, за ее спиной уже шушукаются. И еще, для разговора с Филом ей понадобится союзник. Она глубоко вздохнула.

— Шона, мне надо тебе кое в чем признаться.

— В чем? — Подруга моментально насторожилась. Ее глаза с длинными блестящими ресницами впились в лицо Рут.

Как бы это лучше сказать? «Я жду ребенка» — звучит несколько легковесно. Уж лучше быть как можно ближе к сути дела.

— Я беременна.

— Что?

Рут внезапно испугалась, какую реакцию вызовут ее слова. Шона была дважды беременна, и каждый раз дело заканчивалось выкидышем. Что она сейчас увидит на лице подруги: зависть, ненависть, обиду? Рут сделала усилие и не отвела взгляда. А затем повторила:

— Я беременна.

Шона коснулась ее руки. Глаза наполнились слезами.

— О, Рут… Ты уверена?

— Да. Уже тринадцать недель.

— Боже! Тринадцать недель! — Шона вытерла глаза и взяла себя в руки. Теперь на ее лице не отражалось ничего, кроме любопытства. И она задала вопрос, который так пугал Рут: — А кто отец?

— Я бы предпочла умолчать.

Шона нетерпеливо поправила волосы.

— Рут, признавайся. Это Питер?

— Не могу сказать. — Рут почувствовала, что вот-вот расплачется. — Пожалуйста, не мучай меня.

Шона наклонилась и обняла ее:

— Прости. Я… пожалуй, перегнула палку. Ты его сохранишь?

— Да.

— Ты героиня.

— Не знаю. Не задумывалась. Просто так вышло. Но я его хочу. Очень.

— Ты станешь образцовой мамой. Возьмешь меня в крестные?

— Только в строго нерелигиозном смысле слова.

— Буду твоему ребенку тетушкой. Как Флинту. — Она усмехнулась.

— Чем больше будет близких, тем лучше. Родители почти отреклись от меня.

— Неужели в наше время такое возможно? Сейчас все рожают, не выходя замуж. Даже моя мать не стала бы возражать. А уж она сумасшедшая ирландская католичка.

— Мои родители… очень старомодны.

— Не иначе. — Шона повертела в руках бокал с вином и спросила: — Фил знает?

— Пока нет. Но скоро придется ему сообщить, пока и так всем не стало ясно. Сегодня повстречалась с Катбадом, и он сразу догадался.

— Вот как…

Шона давно была знакома с Катбадом. Они познакомились на раскопках древнего магического круга. Сначала она примкнула к друидам, которые противились тем, кто намеревался потревожить древнюю реликвию, а затем к археологам, собиравшимся перевезти деревянные колья в музей. Интересно, подумала Рут, как относится Фил, человек, до мозга костей приземленный, к спиритуалистическим интересам своей подруги.

— Не иначе нашептали духи.

— Вероятно. — Рут вспомнила фразу Катбада о том, что Макс «уважает духов», и сразу представила коллег, судачащих на ее счет. Смешно, но все духи были почему-то немного похожи на ее мать. — В пятницу он устраивает вечеринку.

— Правда? — воскликнула Шона.

— Что-то вроде празднества. Хочет отметить Имболк — встречу весны по-ирландски. Собирает приятелей на берегу. Хочешь пойти?

Подруга расцвела:

— Почему бы и нет? Поучаствовать в сатанинском ритуале — то, что мне надо, чтобы встряхнуться.

Оказалось, что не могло быть ничего менее сатанинского, чем этот праздник Имболк на берегу Солтмарша. Некоторые из коллег Катбада даже привели с собой детей, и те с удовольствием играли на песке, подзадоривая друг друга попрыгать в волнах. А разожженный из старых ящиков и принесенных морем дров огромный костер больше напоминал мероприятие школьного комитета по сбору денег на оборудование игровой площадки, чем на жертвоприношение языческим богам огня.

Рут и Макс пришли с подношениями, состоявшими из вина и хрустящего картофеля. Они следовали той же дорогой, что Рут с Люси буйным февральским вечером, когда с моря налетал шквал и болота предательски погружались во тьму. Иногда Рут казалось, что все случившееся произошло не с ней, а с кем-то другим, и могла вспоминать спокойно, словно прочитала историю в книге. Но иногда воспоминания приобретали удивительную яркость, будто все произошло вчера: бешеная гонка через болота, мгновение, когда пришла уверенность, что ей суждено умереть, и нахлынувшая ниоткуда черная волна.

Зато сегодня небо отсвечивало бледно-голубым, с моря дул лишь ласковый ветерок и шевелил жесткую траву. Рут и Макс прошли через дюны, и перед ними открылось побережье — серебристая линия воды, отражающие вечернее небо глубокие лужи и бесконечные мили волнообразного песка.

— Красиво, — заметил Макс. — Я уже и забыл, какие открытые просторы в Норфолке. Ничего, кроме песка, моря и неба.

— Красиво, — согласилась Рут, довольная, что Макс похвалил ее любимый Солтмарш. — Зимой здесь немного пустынно, но в такие вечера это лучшее место на земле.

— Мне тоже нравится уединение, — сказал он, глядя на отступающий прилив. Над морем низко летали и ныряли к волнам чайки, в вечернем воздухе слабо разносились детские крики.

Рут с любопытством посмотрела на Макса. Она поняла, что хотел сказать археолог: иногда уединение и великолепие Солтмарша доставляли ей почти сексуальное наслаждение. Но она не ожидала, что и Макс испытает то же чувство. Ведь сам он из Брайтона с его игрушечным побережьем, не похожим на эту пустынную красоту. Но тут же напомнила себе, что вырос-то Макс в Норфолке.

Они подошли к еще незажженному костру — очень темному на фоне белого песка. Катбад в белом друидском наряде и пурпурном плаще наблюдал, как складывают дрова. Но, завидев Рут, распростер ей навстречу руки.

— Рут! — Они обнялись, и его борода уколола ей щеку.

— Катбад, это мой приятель Макс.

— Добро пожаловать.

Катбад, подобно викарию, взял руку гостя в свои ладони. В белом наряде он напоминал священника, приветствующего у ворот церкви прихожан. Сам он, конечно, сказал бы, что Солтмарш и есть храм — священная земля. Человек поклонялся ей сотни и тысячи лет: в бронзовом веке люди строили круги из камня или дерева, в железном — хоронили ближних и богатства на границе, где море встречается с сушей. В прошлом году Рут нашла одно из таких захоронений.

— Рад нашей встрече, — произнес Макс. — Прекрасное место.

Катбад пристально посмотрел на него:

— Да, пороговая зона. Мост между жизнью и смертью.

— Эрик Андерсен, 1998 год, — вспомнил Макс. — Мне нравится его книга. В студенческие годы я считая Андерсена своим кумиром.