– Нет, ваше сиятельство.

– Подручников своих поименовал?

– Нет.

– Ну и что ты думаешь по такому поводу?

Партикулярный погрузился в размышления, а потом как-то очень нерешительно произнес:

– Не знаю, ваше сиятельство. Нет у меня такой уверенности.

– А возражения?

– И возражений нет. Собственно, сей молодой человек пока что из себя решительно ничего не представляет, так сказать, глина в руках Господа Бога, который вылепит из нее все, что ему угодно будет.

– Так оно и хорошо.

– Хорошо, да не совсем. Лучше все-таки обрабатывать черновую болванку, нежели работать ab ovo, как говорили латыняне. Вам решать, ваше сиятельство.

– То-то что мне, – усмехнулся граф. – Стоит его далее испытывать?

– Полагаю, нет, ваше сиятельство.

– Быть по сему! – решительно подвел итог Шувалов. – Итак, молодой человек, я намерен тебе сделать предложение, отказываться от которого не рекомендую. Впрочем, воля твоя, но в этом случае барон фон дер Гребен разберется с вами подробно, все твои злодейства и вины откроет, что делал и чего не делал. – Заметив, что Петенька намерен возразить что-то, Шувалов предостерегающе поднял ладонь, останавливая его: – Молчать! Я еще не кончил! Насолил ты со своими приятелями голштинцам преизрядно, и они наверняка захотят отомстить тебе. Впрочем, как я знаю, и у тебя счет к ним имеется серьезный, вот только оплаты ты потребовать не можешь, руки коротки. – Шувалов усмехнулся, но страшна была эта ухмылка. Петенька сразу понял, что неспроста его высокографское сиятельство опасным человеком почитается, ничего человеческого в той ухмылке не было, только волчье. – Так вот, в моих силах помочь тебе получить по этим векселям. Не только тебе одному голштинцы напакостили, слишком многим честным русским людям сия компания хуже кости в горле стоит.

– Помогите, ваше сиятельство, и тогда рабом вечным вашим буду, – с чувством произнес Петенька, перед глазами которого мелькнуло бледное лицо Ханыкова. Такой приступ ослепляющей злобы накатил, что, попадись ему сейчас голштинец, верно загрыз бы его!

И снова странная тень пролетела по лицу Шувалова, мимолетная, однако чувства поручика сейчас были обострены до такой степени, что он успел заметить все.

– Нам рабы не надобны, – возразил граф. – Нам надобны люди верные, готовые на все пойти, любой приказ исполнить. Но не только ради мести голштинцам, сие дело нужное и обязательное, но все-таки мелкое слишком. Не стоит оно больших усилий, а нас, поручик, ждут великие дела! И потому нам нужны люди, готовые Отчизне порадеть, не токмо самим себе.

– Сие есть первейший долг любого офицера, – поддакнул Петенька.

Шувалов скривился, словно бы хватанул горького хрена не в меру.

– Дурак ты, поручик! – в сердцах бросил он. – Верно, забыл, как говорится: от врагов внешних и внутренних. Так последние аспиды ядовитые куда как опаснее внешних. Штыком махать – дело глупое солдатское, ума не требует, да и смелости особой тоже. Ломить стеной – самое милое для мужика. А ты поди попробуй врага умного и хитрого обыграть так, чтобы и сражение не потребовалось, – вот где искусство высшее. И доблести война тайная требует подчас не меньше, а то и больше, чем война явная, потому что не знаешь, с какой стороны удар нанесут. Ворог тайный – это тебе не голштинцы дурные.

– То есть, ваше сиятельство, вы предлагаете мне работать на Тайную канцелярию? – наконец прямо спросил Петенька.

– Нет, поручик, не «на», а «в». В Тайной канцелярии. Только в этом случае я смогу не дать хода рапорту фон Мюникхузена. Кстати, змейка маленькая, но крайне ядовитая, так как великий князь в нем души не чает. В общем, молодец, есть у тебя сейчас два выхода. Либо идти на службу в Канцелярию тайных и розыскных дел, либо… Барон, палач, я чаю, рядышком дожидается?

– Дожидается, ваше сиятельство, – кивнул партикулярный, опять принимая безразличный вид снулой рыбы.

– Ну как? – спросил Шувалов, глядя Петеньке прямо в глаза.

Поручик тяжко вздохнул. В Тайную канцелярию ему совершенно не хотелось, ни так, ни этак. Но по здравому рассуждению этак оказывалось все-таки приятнее, чем так, поэтому он согласился:

– Как прикажете, выше высокографское сиятельство.

Но Шувалов совершенно неожиданно расхохотался.

– Да не огорчайся ты, поручик! Мундир мы тебя снимать не заставим и в застенок, палачами командовать, не отправим. Тут тебе с бароном не сравниться, он у нас непревзойденный мастер розыск вести. Будешь исполнять мои особые поручения. – И тут же Шувалов посерьезнел, а глаза его красным огнем блеснули. Или Петеньке это только почудилось в полумраке пытошной избы? – Но если хоть одно слово об этом на сторону уйдет, ты еще пожалеешь, что как простой злодей к фон дер Гребену не попал. Здесь у нас так, разговоры разговаривают, а в равелинах крепости Петропавловской уже истинный сыск производится. Вот туда попадать совершенно не советую.

Петенька мгновенно помрачнел, и его смятение столь отчетливо проступило на лице, что Шувалов снова развеселился.

– Да не бойся, не бойся. Верных слуг своих государыня-матушка изрядно жалует и привечает. Нам ведь про тебя известно все. Мелкопоместный дворянчик непонятного происхождения и благородства более чем сомнительного. И мечтаешь ты постоянно о титле, чтобы хоть вон с бароном сравняться. Будешь служить исправно – все появится. И титул, и деньги, имение тебе отпишут. Сможешь тогда спокойно к княжне свататься. – Петенька даже побелел, а Шувалов снова ухмыльнулся: – Я же говорил, что мы знаем все обо всех, даже то, о чем сам человек и думать забыл. Самое же главное – ты будешь и далее Отечеству служить. Мы не занимаемся вздорными делами типа «как кура петухом кричала», сия ерунда при Ушакове осталась. Будешь искать злодеев черных, кои измену лелеют, врагов государыни, глупцов, кои, о вселенском счастии помышляя, готовы того ради страну погубить. Понял?

– Так точно, понял! – по-армейски вытянулся в струнку Петенька.

Шувалов благосклонно кивнул:

– Ну, ступай пока. Я за тобой пришлю, когда понадобишься, причем скоро пришлю. И познакомься с сержантами, кои тебя сюда пригласили. Они будут тебе помощники в делах твоих. – И соглядатаи, понял недосказанное Петенька. Когда дверь за совершенно ошалевшим поручиком закрылась, граф повернулся к партикулярному: – Ну, что скажете, барон?

– Все равно, ваше сиятельство, нет во мне полной уверенности. Конечно, с виду он ваш сейчас душой и телом, но внутри… В душу ему не заглянешь.

– А ты и не пытайся, барон. Незачем тебе это, – неожиданно жестко отрезал Шувалов.

* * *

В общем, покинул Петенька Тайную канцелярию в состоянии легкой остолбенелости, слишком много на него свалилось всякого. Хоть по молодости и не до конца ему верилось, что ретивые служители его действительно на дыбу поднимут, но спина все равно мокрой от пота была. Особливо же Петеньку перепугал партикулярный барон фон дер Гребен, с первого взгляда видно исправного остзейского служаку, который любое дело исправляет строго прилежно. Кто-то в канцелярии гербовые бумаги перебирает, а этот людей на дыбу поднимает и никаких чувств при том не испытывает: ни жалости, ни ненависти, ни радости. Должностными циркулярами не предписано чувства иметь. Как ни странно, этот канцелярист от дыбы и кнута Петеньку впечатлил сильнее, чем зловещий граф Шувалов, потому что граф оказался именно таков, каким его представляли в рассказах – всемогущим и ужасным. Единственное, что крепко Петеньку озадачило, так это предложение перейти на службу в Тайную канцелярию, не такое учреждение, куда люди рвутся. Разве что некую особую душевную склонность имеют. А Петенька таковой склонности за собой не замечал, не волновали его ужасные тайны и заговоры. В общем, для поправления расстроенных душевных кондиций приобрел он по дороге полуштоф, каковой и употребил со всем прилежанием.