– Ну да, она же кузина Уолдерхерста! Так, так, это, конечно, грандиозная перспектива для девушки!

– Грандиозная, – подтвердила леди Молфрай. Что-то в ее голосе подсказало сэру Джорджу, что дискуссия окончена: племянница жены не поселится в их доме, и места им в грандиозных перспективах почти что нет.

Итак, Эмили пребывала под крышей дома леди Марии с Джейн Купп в качестве горничной. То есть леди Мария, если так можно выразиться, должна была собственными руками вручить ее жениху. Ее светлость по обыкновению старалась извлечь максимум удовольствия из всех обстоятельств: она наслаждалась раздававшимся со всех сторон тихим шипением многочисленных матерей и дочерей, ее забавляло выражение лица Уолдерхерста, который принимал поздравления с настолько холодным и невозмутимым видом, что поздравлявшие тушевались и ретировались, ее закаленную душу и почти окаменевшее старое сердце согревала искренность Эмили, которая с трудом справлялась с эмоциями.

Если бы не ее непретенциозность, хорошее воспитание и неиспорченный вкус, то Эмили в процессе трансформации могла бы выглядеть смешной.

– Я все забываю, что могу себе кое-что позволить, – говорила она леди Марии. – Вчера я все ноги исходила в поисках нужного шелка и так устала, что села в омнибус. И только потом вспомнила, что мне следовало бы нанять экипаж. Как вы думаете, – озабоченно спросила она леди Марию, – лорд Уолдерхерст не стал бы возражать?

– В настоящее время, я думаю, лучше было бы, чтобы вы ездили за покупками в экипаже, – насмешливо произнесла леди Мария. – Но вот когда вы станете маркизой, вы, если захотите, вполне можете сделать поездки в дешевых омнибусах некой своей маркой, отличительной чертой. Я лично не могу передвигаться в омнибусах, потому что там трясет и они постоянно останавливаются и кого-то там подбирают, но если вам нравится, то пожалуйста! Это будет даже оригинально.

– На самом деле вовсе не нравится, – сказала Эмили. – Я их терпеть не могу. О, как я мечтала, устав, когда-нибудь нанять экипаж!

В свое время она положила наследство, оставшееся ей от старой миссис Мэйтем, в банк, и поскольку теперь у нее не было нужды в двадцати фунтах годового дохода, могла тронуть основной капитал и из него оплачивать все необходимое. Это было очень удобно и очень ее успокаивало. Это даровало ей независимость в подготовке к жизненным переменам. Если бы ей на этом жизненном перекрестке пришлось прибегнуть к чьей-то помощи, она бы определенно чувствовала себя неловко. Более того: это было бы для нее совершенно невыносимо. Ей казалось, что в эти дни все высшие силы просто сговорились, чтобы она чувствовала себя и удобно, и достойно, и чтобы ничто не мешало ее счастью.

Лорд Уолдерхерст с интересом наблюдал за нею и за ее действиями. Он хорошо знал себя и по поводу собственного характера не питал почти никаких иллюзий. Он всегда старался беспристрастно анализировать свои чувства, и в Моллоуи пару раз спрашивал себя, а не может ли случиться так, что скромный свет его запоздалого лета растает, и он почувствует усталость и разочарование переменами в его прежде упорядоченной жизни, в которой он был занят исключительно собой. Вот захотел ты жениться, а потом вдруг видишь все дефекты и несообразности этого предприятия – то есть в конце концов, даже сама женщина, при всех ее замечательных и желанных качествах, может оказаться этой несообразностью, ведь потребуются усилия, и немалые, чтобы приспособиться к тому факту, что эта женщина все время будет рядом. Естественно, неприятно было бы прийти к такому заключению уже после того, как связал себя обещанием. На самом деле Уолдерхерст думал о подобном аспекте этой истории, но, будем справедливыми, до того, как подобрал Эмили на жаре. После же он, слегка отстранившись, просто наблюдал за развитием ситуации.

На Саут-Одли-стрит он видел Эмили каждый день, и с удивлением обнаружил, что она продолжает ему нравиться. Он не делал умственных попыток ее анализировать, он просто за нею наблюдал, всегда с любопытством и, скорее, интересом к чему-то новому, чем с наслаждением. Как только он появлялся в доме, она оживала, а это льстит любому мужчине, даже начисто лишенному воображения. Ее глаза загорались, на щеках проступал румянец, она хорошела. Он замечал, что наряды ее становились все лучше, и она меняла их чаще, чем в Моллоуи. Более наблюдательный человек был бы тронут, видя, как она, словно цветок, раскрывается лепесток за лепестком, и каждый новый наряд был таким очередным лепестком. Он даже ни разу не заподозрил, что это ее новое стремление ухаживать за собой и становиться более привлекательной говорит о том, что она надеется приподняться до уровня его вкусов.

Что касается его вкусов и свойств, то сами по себе они не были столь уж выдающимися, однако казались таковыми Эмили. Уже одного этого было бы достаточно, чтобы пробудить в человеческом существе чувство, которое называется любовью, чувство действительно очень важное, которое, что бы мы по его поводу ни думали и ни говорили, правит и жизнью, и смертью. Людей оно иногда настигает, а обстоятельства всегда ему способствуют – с одним и тем же результатом, пока стоит этот свет. Эмили Фокс-Ситон была глубоко и трогательно влюблена в этого прозаичного, воспитанного в аристократической холодности человека, и все ее существо сосредоточилось на его обожании. В своих скромных фантазиях она приписывала ему свойства, вряд ли присущие какому бы то ни было человеческому созданию. Она считала, что, снизойдя до нее, он проявил такую немыслимую доброту и щедрость души, что уже одним этим заслуживает благоговения. Все было далеко не так, но для нее истина заключалась именно в этом. И как следствие таких своих мыслей, она предавалась обновлению гардероба, как предавалась бы какой-то торжественной религиозной церемонии. Обсуждая фасоны с леди Марией, заказывая платья у личной портнихи ее светлости, она представляла в этих платьях не себя, а маркизу Уолдерхерст – такую маркизу Уолдерхерст, которую бы маркиз Уолдерхерст одобрил и которой был бы доволен. Ей и в голову не приходило ожидать от него такого отношения, с каким относился к леди Агате сэр Брюс Норман.

Агата и ее возлюбленный жили в совершенно другом измерении. Эмили виделась с ними нечасто, потому что молодая любовь эгоистична и редко замечает, что, помимо влюбленных, существуют и другие люди. Они собирались пожениться как можно скорее и безотлагательно отбыть в страну грез. Оба любили путешествовать, и предстоящее морское путешествие они воспринимали как чудесно-медлительное знакомство с миром и друг с другом. Они были блаженно захвачены друг другом, им полностью хватало общества друг друга, в котором они могли беззаботно предаваться всем своим прихотям.

Морщины на лице леди Клерауэй разгладились, и стало понятно, кому ее дочери обязаны своей красотой. Этот восхитительный брак решил все проблемы. Сэр Брюс считался «самым очаровательным мужчиной в Англии» – шарм ему придавал сам факт такой его оценки. Больше не было нужды как-то менять жизнь на Керзон-стрит и задабривать торговцев и мастеровых. Впервые встретившись в городе – это произошло в гостиной на Саут-Одли-стрит, – леди Агата и Эмили Фокс-Ситон сжали друг другу руки и обменялись восхищенными взглядами.

– Вы выглядите… Вы выглядите так чудесно, мисс Фокс-Ситон, – с искренней теплотой и нежностью произнесла Агата.