– Вы рады, что вернулись в Англию? – спросила она миссис Осборн.

– Я никогда здесь раньше не бывала, – ответила та. – Я не бывала нигде, кроме Индии.

В ходе беседы она пояснила, что в детстве вовсе не была болезненной неженкой и нормально переносила климат Индии, но даже если бы он и оказался для нее вреден, родители не могли бы позволить себе отослать ее в Англию. Инстинкт подсказал Эмили, что миссис Осборн вряд ли видела в жизни много хорошего, и что она не относится к породе энергичных и неунывающих созданий. Дни ранней юности, проведенные в размышлениях о несчастливой судьбе, наложили свой отпечаток на прекрасное лицо миссис Осборн, в особенности это было заметно по печальному взгляду ее черных глаз.

Было очевидно, что этот визит – дань долгу, они пришли засвидетельствовать свое уважение женщине, разрушившей их надежды. Если б они этого не сделали, они тем самым продемонстрировали бы свое отрицательное отношение к этому браку.

– Им это, конечно, не понравилось, – подвела итог встречи леди Мария, – но они решили проглотить горькую пилюлю с достоинством и уважением.

– Мне так их жаль! – сказала Эмили.

– Еще бы! Вы, возможно, захотите проявить к ним доброту, но не стоит быть слишком альтруистичной, моя дорогая Эмили. Он – довольно одиозный человек, а она настоящая туземная красавица. Она меня немного пугает.

– Я не считаю капитана Осборна одиозной фигурой, – ответила Эмили. – А она на самом деле красавица. Скорее, это она нас боится.

Помня о тех днях, когда она сама была в заведомо проигрышном положении рядом с теми, кого судьба наделила значительностью, вспоминая свой тайный трепет перед ними, Эмили была очень любезна с миниатюрной миссис Осборн. Она из собственного опыта знала немало такого, что могло оказаться той полезным – где лучше поселиться, в каких магазинах делать покупки. Осборн снял жилье на Дьюк-стрит, а этот район был Эмили хорошо знаком. Уолдерхерст сквозь монокль наблюдал, как она разговаривала с миссис Осборн, и решил, что у нее отменные манеры. Одной из привлекательных черт была ее прямота. Она никогда без необходимости не вспоминала те дни, когда ей приходилось делать покупки для других, а если и приобретать что-то для себя, то на самых дешевых распродажах, однако она и не испытывала неловкости, когда приходилось упоминать об этом. Уолдерхерсту, которому изрядно наскучили окружающие и который изрядно наскучил сам себе, показалось удивительно освежающим наблюдение за тем, как женщина, хоть и из благородного класса, однако работавшая много и тяжело, прилаживается к роли маркизы, и делает это просто, не прилагая никаких особых усилий. Если б она была женщиной хитроумной, в этом ничего особенного не было бы. Но ее нельзя было назвать ни хитрой, ни такой уж умной, однако она без труда достигала эффекта, над которым хитроумной женщине пришлось бы не просто потрудиться – для этого требовался бы талант на грани гениальности. Как, например, случилось, когда она впервые после объявления о помолвке встретилась с одной знатной дамой, к сожалению для Уолдерхерста, состоявшей с ним в родстве. Герцогиня Меруолд считала маркиза чуть ли не своей собственностью, поскольку ему самой природой предназначено было стать супругом ее старшей дочери, замечательной молодой леди с выпирающими зубами. Она сочла успех Эмили Фокс-Ситон чем-то непристойным и не видела причин скрывать свои чувства.

– Должна вас горячо поздравить, мисс Фокс-Ситон, – объявила она, чуть ли не по-матерински покровительственно сжимая ей руку. – С того времени, как мы виделись последний раз, ваша жизнь невероятно изменилась.

– Да, невероятно, – зардевшись от благодарности, ответила Эмили. – Вы очень добры, спасибо, спасибо!

– Огромные, огромные перемены, – продолжала герцогиня с хищной улыбкой, и Уолдерхерст ждал, что она скажет далее. – Последний раз мы виделись, когда вы заходили спросить меня что-то о покупках, которые вы для меня делали. Помните? Кажется, речь шла о чулках и перчатках.

Уолдерхерст ждал, что Эмили покраснеет, стушуется в этой неловкой ситуации. Он уже был готов вмешаться, но тут Эмили, совершенно не изменившись в лице, простодушно посмотрела ее милости в глаза и с легким сожалением произнесла:

– Это были чулки. У Барратта были действительно хорошие чулки, которые уценили до фунта и одиннадцати с половиной пенсов. Вам нужно было четыре пары. Но когда я туда добралась, оказалось, что уцененные уже закончились, а те, которые продавались по два фунта и три пенса, были ничем не лучше. Я была так разочарована! Неудачно получилось.

Уолдерхерст, чтобы скрыть усмешку, поспешно принялся манипулировать моноклем. Герцогиня была одна из самых прижимистых знатных особ в Лондоне, о ее жадности ходили легенды, и эта история была из разряда тех, о которых непременно станут говорить. Тем более что при разговоре присутствовали многие, в воображении которых уже сформировался образ ее милости, разочарованной тем, что уцененные чулки закончились. А какое при этом у Эмили было лицо! В нем читались и сожаление, и доброта, и сочувствие, и все это совершенно искренне! Чудесная история!

«И она сделала это случайно! – ликуя, твердил себе Уолдерхерст. – Совершенно случайно! Она не до такой степени умна, чтобы устроить такое нарочно. Если б она сделала такое нарочно, то ее можно было бы считать самой остроумной и самой проницательной особой на свете!»

Так и сейчас, совершенно непроизвольно припоминая прошлый свой опыт, она старалась быть полезной миссис Осборн. Она изо всех сил пыталась ей помочь, чтобы хоть как-то компенсировать удар судьбы, в котором она, хоть и без всякого умысла, сыграла немаловажную роль. Точно так же, почувствовав в свое время, что должна помогать леди Агате, она почувствовала, что должна помогать Осборнам.

– Она и правда хорошая, – сказала Эстер, когда они вышли от леди Марии. – Она еще не забыла свои тяжелые времена. И в ней нет никакой претенциозности, никакой искусственности. Из-за этого ее проще терпеть.

– И на вид женщина крепкая, – добавил Осборн. – Уолдерхерст за свои деньги получил то, что требуется. Из нее получится классическая британская мать семейства.

На щеках Эстер вспыхнули красные пятна, и она с тяжелым вздохом произнесла:

– Да, наверное.

Это и на самом деле было так, отчего будущее Осборнов, отчаянно цеплявшихся за призрачный шанс, выглядело еще безнадежнее.

Сперва состоялась свадьба леди Агаты, и это было настоящее празднество. Дамочки, писавшие для модных газет, начали неплохо зарабатывать за несколько недель до события и продолжали еще некоторое время после. Потому что писать было не переписать. Следовало детально обрисовать каждый «цветочек из весеннего сада» – сестер-подружек невесты, их платья, глаза, восхитительную кожу и волосы каждой по отдельности, что к моменту выхода в свет уже прославит их как настоящих красавиц. Ведь красавиц под крылом леди Клерауэй оставалось пятеро, причем самой младшей было всего шесть лет. Это восхитительное создание несло невестин шлейф, а помогал ей маленький мальчик, разодетый в кружева и белый бархат.