грубостью наших с ним отношений. Эта троица собирается здесь почти ежедневно. Что такого особенного он может им рассказать? Гвен в ресторане всего неделю, но, глядя, как они перешучиваются, можно подумать, что она находилась здесь всегда. Ей удалось сломить застенчивость Базилио и разбить лед, которым окружил себя Пейо. Как это у нее получается? От молодой женщины исходит некий солнечный заряд, спокойная ободряющая сила. Рядом с ней жизнь становится ярче.

– Гвен, мы идем? – повторяю я, на этот раз громче.

Она оборачивается с улыбкой на губах и одаривает меня легким кивком. Пейо старательно игнорирует мое присутствие и вручает ей пучок клубневого кервеля, несколько ростков лебеды и пять отборных кабачков. Она благодарит и, подойдя ко мне, говорит:

– Это для Розы. Не знаю, как ты, а я голодная как волк.

Гвен бросает взгляд на часы. Когда она помогает мне в ресторане, за нянек остаются Роза и Нана. К их величайшей радости. Гвен предупредила, что мы вернемся поздно, но я чувствую, как ей жаль, что не она укладывает дочку спать.

– Доброй ночи! – бросает она Базилио.

Наш помощник пребывает в явном затруднении. Он топчется рядом с мопедом, в полном разладе с самим собой. Его лицо – настоящий театр пантомимы. В конце концов он решается и подходит ближе.

– Э… э… это тебе, – лепечет он.

И протягивает Гвен коробочку. Она не успевает поблагодарить, как тарахтелка Базилио исчезает вдали.

– Похоже, он на тебя запал! – бросаю я, поворачивая ключ в замке зажигания.

Она с безразличным видом пожимает плечами. Иногда солнце на ее лице гаснет. Тревоги настигают ее, и она замыкается в собственном мире. И хотя я узнаю ее все лучше и лучше, что-то она держит в себе. Конечно, она принимает нашу помощь – а что ей остается? – но никогда не раскрывается полностью.

На поля и деревни вокруг нас опускается ночь. Деревья, как огромные черные скелеты, проступают на фоне смоляного неба.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я и тут же жалею об этом.

Никто и никогда не отвечает откровенно на подобный вопрос. Я слишком часто задавала его Роми, чтобы твердо увериться в этом. В каждом из нас есть частица непознаваемого, никогда не позволяющая себя поймать.

– О близняшках, – отвечает она. – Об Августине и Леонии.

«Девочки», как любит называть Роза своих подруг с чисто материнской нежностью, вчера приходили к нам на ужин. Дважды в неделю мы встречаемся с ними в столовой дома с синими ставнями. Для них я готовлю от всего сердца. Все эти женщины, их истории, их мужество глубоко меня трогают. Вопросы ко мне исчерпались, и мало-помалу они начали говорить о себе. Все, кроме близняшек, которые сохраняют ощутимую дистанцию между нами. Несмотря на все мои усилия показать собственную доступность, я их по-прежнему вгоняю в почтительное смущение.

– И что же? – спрашиваю я, пока мы едем сквозь лес.

– Ты знала, что Августина в прошлом – мясник?

Я качаю головой. Кстати, которая из них Августина? Они похожи как две капли воды. Но характеры у них противоположные. Одна жизнерадостная, непосредственная, смеется по поводу и без. Другая более сдержанная, молчаливая, с некой аристократичностью в повадке.

– Аристократичностью?

Гвен хохочет, потом кивает. Да, так оно и есть, Леония иногда ведет себя чопорно.

– И все же она спасла свою сестру, – добавляет бретонка. – Мне Августина рассказала.

Я поеживаюсь. Осень вступает в свои права, неся с собой ледяную влажность. Я прибавляю уровень обогрева, с любопытством предвкушая продолжение рассказа.

– Им было двадцать лет, когда они приехали сюда.

Августина вышла замуж за мясника по профессии и ревнивца по характеру. Они вместе работали в унылой серой лавке, пропахшей кровью и тертой морковью. Я представляю себе ту юную Августину в окружении туш животных. Муж оказался жутко подозрительным. Из тех, кто в каждом вежливом жесте клиенту видел намек на флирт. Ему и года не потребовалось, чтобы окончательно слететь с катушек. Однажды вечером Августина явилась к сестре с синяками на лице. Вся дрожа. Не в первый раз, зато в последний.

Я притормаживаю. Прямо перед машиной переходят дорогу кабаниха и три полосатых кабанчика, ослепленные моими фарами. Малыши торопятся, боясь отстать от матери. Мы с Гвен не можем сдержать возгласов умиления.

– И что? – подталкиваю я Гвен продолжить рассказ после того, как семейка исчезает в лесу.

– В то время Леония работала гувернанткой в одной обеспеченной семье…

Передо мной предстает молодая Леония в черной униформе с метелкой для пыли в руке. Признаться, я не удивлена. Я несколько раз видела, как она накрывала на стол в столовой. Выравнивая каждую вилку, поправляя каждую розу в вазе.

Глубокой ночью Августина постучала к ней в дверь, в маленький домик, приткнувшийся на вершине холма Валь-д’Уаз. Леония впустила сестру. Было страшно.

Мясник знал, где ее найти, и твердо намеревался вернуть жену в лавку. Шейки, требуха, грудинка и отбивные уже заждались, так что пусть скорее простит его, он не хотел сделать ей ничего дурного, хотя это отчасти и ее вина, нечего дразнить мужиков, но он-то ее прощает. Августина было засомневалась, зато решение Леонии было окончательным. Назавтра они уехали. Ради своей сестры-близняшки Леония отправилась бы и на край света.

Так они оказались со своими фибровыми чемоданами в Молеоне. В багаже у Леонии лежало «Руководство по хорошим манерам». У Августины – никаких сожалений. Они влились в большую семью мастериц эспадрилий, любительниц шампанского и острого словца. И больше никуда не уехали.

– И, хотя они постоянно цапаются, эта парочка неразлучна до гробовой доски, – заключает Гвен.

Молчание. Слова бретонки витают в салоне машины. Над нами лунный серп, тонкий, как изящное украшение. Кому есть дело до этих женщин? До их печалей? До всего, что им пришлось оставить позади, спасая свои жизни? Бедные безымянные силуэты, перемолотые миром мужчин, которому они не смогли противостоять. Я думаю о том, сколько мужества им потребовалось, чтобы добраться до этого места. И о Розе, которая терпеливо заново ставила их на ноги.

Машина проезжает по узкому мостику. В конце дороги в ореоле света вырисовывается дом с синими ставнями. Радушный. Полный теплоты.

– Дайте ему шанс… – говорит Гвен.

– Кому?

– Пейо. Нет никаких особых причин, чтобы вы не поладили.

Никаких? Я сдерживаю порыв гнева, толкающий меня оправдываться, обличать, заставить ее согласиться, что… Меня раздражает, что эта парочка спелась. Я молчу. А она не настаивает.

При нашем приближении ворота открываются сами. Нас ждут. Я бросаю взгляд на коробочку в руках Гвен.

– Что же там внутри?

Бальтазар

Настал вечер очередного приема. Близилась осень, неся с собой обреченность, которую еще сильнее подчеркивали укорачивающиеся дни. Не упустить время, пока по-прежнему тепло, пока осталась листва на деревьях, а в воздухе витает летняя легкость.

«Зовите меня Вера», – настаивала маркиза, но я никак не мог отважиться на это, настолько сильное впечатление она на меня производила. Она разослала приглашения широкому кругу. Это была последняя вечеринка перед тем, как ворота виллы закроются надолго. Маркиза снова распахнет их с приходом весны, в день феерического открытия сезона, заполучить приглашение на которое мечтали все сливки общества побережья.

Для прощания с летом в том году маркиза выбрала палитру синего – по ее мнению, цвета ностальгии. Цвета преходящего времени. Убегающего счастья. Она велела декорировать виллу оттенками кобальта, лазури, синевы Кляйна. Всевозможные полутона перекликались в воздушных шарах, цветах, в развевающихся на ветру тканях, в пуфах и коврах. По всему парку расположили горящие свечи, сияющие гирлянды, подушки, приглашающие лениво на них разлечься. По такому случаю Роми облачилась в темно-синее платье, ниспадающее мягкими складками, отделанными тюлем, так что каждое ее движение напоминало мне волнение океана. Высоко поднятые волосы открывали ее изящный затылок. Я еле сдерживался, чтобы не уткнуться ей в шею губами. Что до меня, я выбрал синий двубортный фланелевый костюм, которым разжился благодаря своей ловкости рук в казино. Мой стиль претерпел существенные изменения за месяцы, проведенные в стенах виллы. Зачесанные напомаженные