уверяют, будто правительство, состоящее из женщин или поддерживаемое ими, будет фатально увлекать нас по путям пацифизма и толстовской трусости1, к окончательному торжеству клерикализма и моралистского лицемерия…

Может быть! Вероятно! Весьма сожалею об этом! У нас будет, кроме того, война полов, которую, несомненно, подготовляют великое скопление капиталов, ноктамбулизм и упорядочение заработной платы работниц.

Юмористы-женоненавистники, быть может, уже мечтают о Варфоломеевской ночи женщин.

Вы подумаете, пожалуй, что я забавляюсь парадоксами, более или менее фантастическими.

Впрочем, ничто так не парадоксально и не фантастично, как действительность, и я не слишком верю в логические вероятности истории.

История народов движется наудачу, туда и сюда, с расточительными и не слишком комильфотными ухватками, как легкомысленная молодая девица, которая вспоминает об отеческих наставлениях только в новый год или просто когда её бросит любовник. Но она, к несчастью, ещё слишком благоразумна и недостаточно беспорядочна, – эта юная история мира! Нужно также, чтобы женщины вмешались в неё как можно скорее, потому что мужчины поистине прогнили от тысячелетней мудрости.

Это не парадоксы, клянусь вам, а поиски ощупью во мраке будущего.

Вы признаёте, например, что победа феминизма, и в особенности влияние женщин в политике, окончательно разрушат семейное начало. Это было бы нетрудно доказать; но вы упираетесь, без сомнения, в ужасе, противопоставляя мне остроумные аргументы, так как безусловно не желаете, чтобы посягали на семью.

«Все права, все свободы должны быть предоставлены женщинам, – кричите вы – но семья будет сохранена!»

Позвольте мне скептически улыбнуться и сказать вам, что если семья исчезнет, то мы постараемся обойтись без неё.

Я сказал мы, но я ошибся: это наши сыновья – сыновья, которых у нас не будет, – это они сумеют обойтись без семьи.

И я прибавлю в скобках, что мы, футуристы, слишком воинственны, чтобы иметь детей, мы, которые любят только героический инстинкт, мы, которые желают, чтобы шедевр сжигался с трупом своего автора, мы, которые питают отвращение к работе для бессмертия, так как в сущности это только мечта ростовщических душ.

Бесспорно то, что если женщина теперь мечтает завоевать политические права, то она делает это, сама того не сознавая, в убеждении, что явится в качестве матери, в качестве супруги и в качестве любовницы, центром тесного кружка, чисто животного и абсолютно лишённого пользы.

Вам, конечно, случалось быть свидетелями задыхающейся лихорадки Блерио, ещё взнузданного своими механиками, вам, конечно, случалось чувствовать на своём лице ошеломляющую пощёчину ветра, порождаемого винтом, пущенным с полной скоростью.

Так вот: я признаюсь вам, что мы, мужчины-футуристы, мы чувствуем себя при виде этого упоительного зрелища совершенно оторванными от женщины, ставшей внезапно чересчур земною, или, лучше сказать, символом земли, которую предстоит покинуть.

Мы даже мечтаем создать когда-нибудь нашего механического сына, плод чистой воли, синтез всех законов, открытие которых будет ускорено наукой.

Ф.Т Маринетти

<1911>

15. Умноженный человек и царство Машины

Всё это поможет вам уразуметь одно из наших главных футуристских усилий, направленное к уничтожению в литературе слияния, с виду почти нерасторжимого, двух представлений: женщины и Красоты. Это идеологическое слияние свело весь романтизм к своего рода героическому штурму воинственным и лирическим самцом башни, переполненной неприятелями, на площадке которой является, при свете звёзд, божественная Красота-женщина.

Романы вроде Тружеников моря Виктора Гюго или Саламбо Флобера могут объяснить мою идею. Мы находим в них доминирующий лейтмотив, уже сослуживший свою службу, от которого мы хотим освободить литературу и искусство вообще1.

Вот для чего мы развиваем и превозносим великую новую идею, циркулирующую в современной жизни: идею механической красоты, и прославляем любовь к машине, пылающую на щеках механиков, обожжённых и перепачканных углём. Случалось ли вам наблюдать за ними, когда они любовно моют огромное мощное тело своего локомотива? Это кропотливые и умелые нежности любовника, ласкающего свою обожаемую любовницу.

Во время последней железнодорожной забастовки во Франции2 было констатировано, что организаторам саботажа не удалось убедить ни одного машиниста испортить свой локомотив.

Я нахожу это совершенно естественным. Как мог бы этот человек изуродовать или убить свою огромную верную и преданную подругу, с пылким и ретивым сердцем, эту прекрасную стальную машину, которая так часто сияла от наслаждения под его намасливающей лаской.

Это не метафора, а почти реальность, которую нам нетрудно будет констатировать спустя несколько лет.

Вам, без сомнения, случалось слышать замечания, очень обыкновенные в устах обладателей автомобилей и управляющих заводами: «Моторы, говорят они, поистине загадочны… У них бывают капризы… неожиданные фантазии… Подумаешь, у них есть личность, душа, воля… Нужно льстить им, ухаживать за ними и никогда не обращаться с ними грубо и не утомлять их… Если вы будете поступать таким образом, то внезапно увидите, что эта машина из чугуна и стали, этот мотор, построенный согласно точным вычислениям, даёт не только свою полную продуктивность, но и двойную, тройную, гораздо больше и гораздо лучше, чем можно было предвидеть по расчётам строителя, её отца».

Так вот: я придаю большое значение этим фразам, которые возвещают мне о близком открытии законов истинной чувствительности машины.

Нужно подготовлять также близкое и неизбежное отождествление человека и мотора, облегчая и совершенствуя постоянный обмен металлических интуиций, ритмов, инстинктов и дисциплин, абсолютно неизвестных ныне большинству и угадываемых только самыми проницательными умами.

Несомненно, принимая трансформистскую гипотезу Ламарка3, надо признать, что мы мечтаем о создании нечеловеческого типа, у которого будут уничтожены моральные страдания, доброта, нежность и любовь, единственные яды, отравляющие неистощимую жизненную энергию, единственные прерыватели нашего могучего физиологического электричества.

Мы верим в возможность несчётного числа человеческих трансформаций и заявляем без улыбки, что в человеческом теле дремлют крылья.

В тот день, когда человеку станет возможно экстериоризовать свою волю, так что она будет продолжаться вне его, как огромная невидимая рука, Мечта и Желание, ныне пустые слова, приобретут верховную власть над укрощёнными пространством и временем.

Нечеловеческий и механический тип, построенный для вездесущей скорости, естественно, будет жестоким, всеведущим и воинственным.

Он будет наделён неожиданными органами: органами, приспособленными к потребностям окружающей среды, состоящей из непрерывных столкновений.

Мы можем уже теперь предвидеть развитие гребня на наружной поверхности грудной кости, тем более значительного, чем лучшим авиатором станет будущий человек, как это наблюдается у лучших летунов между птицами.

Нетрудно оценить эти различные гипотезы, с виду парадоксальные, изучая явления экстериоризованной воли, постоянно происходящие на спиритических сеансах4.

Достоверно, кроме того, и вы легко можете констатировать это, что теперь с возрастающей лёгкостью находят людей из народа, лишённых образования и воспитания, но тем не менее одарённых тем, что я называю великим механическим