Леса с ритмом блоков, молотков и время от времени раздирающего крика и тяжёлого падения каменщика, крупной капли крови на мостовой… леса символизируют нашу жгучую страсть к становлению вещей.

Прочь реализованные и построенные вещи, бивуаки сна и трусости! Мы любим только громадные леса, движущиеся и страстные, которые сумеем укреплять ежеминутно, всегда на разный лад, соответственно изменяющимся ухваткам шквалов, красным цементом наших тел, выкованных волей.

Бойтесь всего от червивого Прошлого. Надейтесь на всё от Будущего. Имейте доверие к прогрессу, который всегда прав, даже когда ошибается, потому что он есть движение, жизнь, борьба, надежда.

Остерегайтесь затевать тяжбу с прогрессом. Пусть он обманщик, плут, убийца, вор, поджигатель, – прогресс всегда прав.

Но самый яркий, самый резкий из футуристских символов является к нам с Дальнего Востока. В настоящее время в Японии существует в высшей степени странная торговля: торговля углём из человеческих костей, с тех пор как все пороховые заводы работают над приготовлением нового взрывчатого вещества, более убийственного, чем все известные в наши дни.

Главная составная часть этой грозной новой смеси – уголь из человеческих костей, который обладает свойством жадно поглощать газы и жидкости. Вот почему бесчисленные японские торговцы исследуют по всем направлениям обширные поля Маньчжурских битв, переполненные трупами1. Огромные раскопки ведутся лихорадочно, и груды скелетов растут во всех пунктах этих воинственных обширных горизонтов. Сто теинов (семь килограммов) человеческих костей стоят девяносто две копейки: это недорого.

Японские купцы, руководящие этой футуристской торговлей, не покупают черепов, так как черепа, кажется, не обладают необходимыми качествами. Я разделяю их презрение к этим печальным покрышкам античной мудрости!.. Напротив, эти купцы покупают грудами все остальные кости для вывоза в Японию, и станция Венику кажется издали пассажирам Великой Сибирской дороги гигантской беловатой пирамидой: скелеты героев, которые вскоре будут истолчены в ступках их сыновьями, родственниками или согражданами, и грубо извергнуты артиллерийскими орудиями в дальних краях в бледные лица вражеских армий.

Слава неукротимому праху человеческому, оживающему в пушке! Будем аплодировать, друзья мои, этому благородному примеру синтетического насилия! Будем аплодировать этой прекрасной пощёчине всем глупым культиваторам могильных огородов!

Живо! чтобы расчистить дорогу, отправляйте возлюбленные трупы в пушечные жерла!.. Или ещё лучше, пусть они ожидают неприятеля, тихонько покачиваясь в хорошеньких плавучих торпедах, протягивающих свои уста, полные разрывающих поцелуев…

Скелетов будет всё больше и больше, – и тем лучше! Больше будет и взрывчатых веществ, что вовсе не лишнее в этом дряблом мире!

Выше поднимем футуристское знамя!

Всё выше и выше! чтобы экзальтировать агрессивную и забывчивую волю человека и подтвердить лишний раз смешное ничтожество тоскливого воспоминания, близорукой истории и похоронного прошлого.

Вы находите нас необычайно грубыми? Это потому, что мы говорим под диктовку нового солнца, разумеется, не того солнца, которое ласкало спокойные плечи наших дедов, медленно прогуливавшихся в часы досуга по улицам провинциальных городов, поросших травою безмолвия.

Мы дышим атмосферой, которая показалась бы им непригодной для дыхания. У нас нет больше времени молиться на могилах! Да и как могли бы мы сделать себя понятными их медлительным душам, более похожим на душу Аристотеля2, чем на нашу?

В неизбежно близких столкновениях народа победителем останется тот, который будет обладать наиболее глубоким сознанием этой разницы.

Победит народ самый забывчивый, самый футуристский, самый учёный, самый машинистский и, следовательно, самый богатый.

Что касается нас, итальянских футуристов, то мы не желаем, чтобы Италия оказалась в состоянии бессилия накануне этой грозной борьбы. Вот почему мы бросаем за борт тяжкий груз прошлого, обременяющий её гибкий и воинственный киль.

Ф.Т. Маринетти

<1911>

18. Электрическая война

Футуристское видение-гипотеза

О! как я завидую людям, которые родятся через сто лет на моём полуострове, вполне оживлённом, потрясённом и взнузданном электрическими силами! Навязчивое видение будущности разрывает мой дух восхитительными шквалами.

Вот по всему побережью зеленоватое море, раздавшееся со своей праздностью и ленью куртизанки, окружённой поклонением, расточительной и вероломной, является, наконец, укрощённым, действующим и продуктивным. Безбрежное зеленоватое море, предмет глупого обожания поэтов, работает всюду, всеми своими усердными и неистовыми бурями, покачивая бесчисленные железные плоты, приводящее в действие два миллиона динамо, размещённых по пляжам и в тысяче рабочих заливов.

Посредством сети металлических канатов двойная сила Средиземного и Адриатического морей поднимается до гребня Апеннинских гор и концентрируется в огромных клетках из железа и хрусталя, грозных аккумуляторах, громадных нервных центрах, распределённых по спинному и горному хребту Италии. При посредстве мускулов, артерий и нервов полуострова энергия отдалённых ветров и возмущений моря, превращённая гением человека во многие миллионы киловатт, распространяется всюду, без проводящих проволок, с плодоносным изобилием, регулируемым клавишами, играющими под пальцами инженеров. Они живут в камерах высокого напряжения, где 100 ооо вольт вибрируют между огромными стеклянными бухтами. Они сидят перед распределительными таблицами, имея по правую и по левую руку счётчики, клавиши, регулятивные аппараты и коммутаторы, и всюду яркое сверкание блестящих рукояток. Эти люди обрели, наконец, радость бытия в жизни повелителей между железными и хрустальными стенами. У них стальная мебель, которая в двадцать раз легче и дешевле нашей. Они избавились, наконец, от примера бренности и расслабляющей вялости дерева и материй с их сельскими орнаментами. Эти люди могут писать в никелевых книгах, толщина которых не превосходит трёх сантиметров, которые стоят всего восемь франков и тем не менее содержат сто тысяч страниц.

Так как теплота, свежесть и вентиляция быстро регулируются, то они чувствуют, наконец, полноту и упорную твёрдость своей воли. Их тело, забывая дающую почки узловатость деревьев, усиливается походить на окружающую сталь. Эти люди бросаются на своих монопланах, проворных метательных снарядах, чтобы наблюдать за циркуляцией электричества по сети бесчисленных равнин. Они посещают вспомогательные очаги деятельности, многоугольные гаражи, из которых плуги-автомобили непрерывно мчатся на луга, перекапывать, обрабатывать и орошать электрически землю и растительность.

Они регулируют с высоты своих монопланов, при помощи беспроволочных телефонов, молниеносную быстроту поездов-сеялок, которые два или три раза в год разъезжают по равнинам для бешеных посевов. Каждый вагон несёт на крыше железную лапу, вращается горизонтально, разбрасывая вокруг оплодотворяющие семена. Электричество берёт на себя заботу об ускорении их всхода. Всё парящее атмосферное электричество, всё несчётное теллурическое электричество утилизированы наконец. Эти бесчисленные громоотводы и столбы, расставленные бесконечными рядами вех среди огородов и садов, щекочут своими остриями вздутое и бурное брюхо облаков и проводят к корням растений его стимулирующие силы.

Чудо, великое чудо, о котором грезили поэты, совершается вокруг нас. Мы всюду видим анормальное рождение растений под действием искусственного электричества высокого