Вот в ком корень всех зол! Вот где обитает этот наглый чепушила с мерзкой ухмылкой, прыщами, щелканьем четок и тонкой хрупкой шеей! Вот с кого надо спросить за несчастного Валерку. Он не сразу заметил, что сжимает кулаки до боли в костяшках. Приступ гнева согнал усталость, будто и не было всех этих часов с тряпкой и шваброй. Миха вскочил со скамейки и решительно направился к соседскому подъезду. Слабый магнит домофонной замычки не выдержал резкого рывка; Миха взбежал по лестнице и принялся долбить в обитую исцарапанным железом дверь.

– Открывай, мудила! Слышишь? Открывай, хуеплет говнорожий! Сука, я тебе говорил держаться от Валерки подальше! Ну? Ты мне, пидарас, за все ответишь!

– Че долбишься? – раздалось из-за спины. – Не вишь, опечатано?

Миха обернулся, едва успев согнать зверское выражение с лица. Из-за двери напротив осторожно выглядывал пенсионер дядя Саша. Сколько Миха себя помнил, крепкий дедок каждый день тягал из местной речушки всякую рыбью мелочь, а после раздавал тем, у кого дома были кошки. В особенно тяжелые времена Миха не гнушался перехватить у соседа рыбку-другую – когда дома даже продать, кроме обоев, было нечего. Сейчас ситуация, при всей дерьмовости, была не настолько критичной, но Миха все равно обрадовался, увидев знакомое лицо.

– О, дядь Саш, здрасьте!

Старик подслеповато прищурился, и на его лице мелькнуло узнавание.

– Ба, Мишка, ты, что ль? Уже вышел? Али сбег?

– От звонка до звонка я свой срок отсидел, – пробасил Миха, подражая Шуфутинскому.

– А, добро-добро… А ты чего здесь?

– Да вот, Кирюху проведать зашел, – слукавил Миха. – А тут вот…

И указал на не замеченную им в яростном порыве белую бумажку с печатью, соединявшую дверь и косяк.

– Дык это, помер он. Почитай с месяц как…

– В смысле «помер»? – Внутри у Михи словно что-то оборвалось. Бурлившая ярость осела грязной пеной, подкативший к горлу кипяток жег изнутри, не находя выхода. – А что с… кха!

Что-то вдруг скатилось по гортани внутрь, вызвав приступ кашля – будто муху проглотил. Миха согнулся; во рту разливался гадкий привкус горечи. Языком он потрогал небо – вздувшийся типун или чем бы эта хрень ни была – пропал. «Неужели я его проглотил?» – ужаснулся он.

– Курить бросай! – назидательно сказал дядя Саша, сам раскуривая папиросу. – А с этим… А что с ним может быть? Наркоман он и есть наркоман. Сторчался твой Киря как есть. Ему сначала ногу ампутировали, потом руку по локоть, а этот знай себе – с «крокодилами» плавает или еще с чем, уж я не знаю. С месяц назад вой такой поднял, что думали – режут заживо. Квартиру вскрыли, а там этот – на подоконнике сидит и лыбится. «Не достанешь!» сказал – и вниз башкой. Я-то тут с полицией был, понятым, значит, все видел. Свинарник он у себя развел – ужас. Спасибо покойнику, хоть на людях самоубился, а то уборку бы через месяц только пустили – пока суд да дело. А мы – ходи-дыши. Духан был, конечно, хоть святых выноси…

Дедок еще долго разглагольствовал, но Миха его уже не слушал. Желудок вел себя странно; казалось, там внутри что-то ворочалось, врастало и пускало корни. Устраивалось поудобнее, будто огромный глист. В голове же, напротив, было совершенно пусто: некому мстить, некого обвинить, некому даже морду набить за случившееся с братом.

«Кстати, как там Валерка? Он ведь с утра в ванной сидит, – вспомнил Миха. – Надо его хотя бы покормить, блин!»

– Извините, дядь Саш, двину я. Дел много…

– Беги-беги. А курить бросай, слышь! – донеслось в спину.

Миха скатился по лестнице, проскочил через двор, рывком открыл дверь в подъезд.

Странный звук насторожил его еще на лестничной клетке. Стоило зайти в квартиру, как захотелось зажать уши. Казалось, прямо в ванной кто-то неумело режет свинью.

Нож попал мимо сердца, застрял в ребрах, и несчастное животное сходит с ума от страха и боли, визжит на пределе голосовых связок. Стул, как назло, засел крепко, упершись ножками в отставшую половицу – убрать его получилось не сразу. Все время пока Миха возился с дверью, Лерик продолжал визжать – протяжно, бессмысленно, на одной ноте; и как дыхалки хватало?

Распахнув, наконец, дверь в ванную, он бросился к брату – на левой стороне черепа у того пузырилась кровь. Пухлая ладонь прикрывала ухо, но, с усилием отняв руку брата от головы, Миха похолодел – его, уха, и вовсе не было. Обкусанные края кровоточили, а на Миху слепо взирала залитая кровью дыра. В животе что-то снова крутанулось – будто кто провел ногтем по стенке желудка изнутри.

«Неудивительно. Время срать, а мы не ели».

Но чувство в животе мало напоминало голод. Скорее наоборот, это была странная неприятная наполненность, словно он в забытьи наелся дорожного гравия. Очень подвижного и живого гравия.

– Ты что натворил? Ухо где? Где ухо? – Ужас мешался с яростью. Хотелось как следует встряхнуть брата, пробудить его от неведомого кошмара. Миха орал в эту искалеченную дырку, а Лерик подвывал не то от боли, не то от страха. – Ухо где, дебил? Его в лед надо! Куда ты его дел?

Валерик плаксиво лепетал неразборчивое, тыкал окровавленным пальцем себе в рот. Осознание пришло не сразу, а когда все же оформилось, вызвало новую вспышку гнева. Подзатыльник – несильный, «воспитательный» – получился совершенно машинально.

– Ты его сожрал? Ты на хрена его сожрал, дебил? – Найденная в шкафчике перекись вскипела на ране, тоненько завизжал Лерик. – Не ной. Сам, дурак, виноват. Как ты его вообще…

По мере того, как розовая пена вместе с начавшей запекаться кровью стекала с Валеркиной головы, вопросов у Михи лишь прибавлялось – по краю ушной раковины, той ее части, что еще оставалась на месте, шли зазубренные – ни с чем не перепутаешь – следы человеческих зубов, как на кружке «Докторской».

– Как ты умудрился-то… – выдохнул Миха, поймал затравленный взгляд брата и впервые вслушался в то, что умалишенный лепетал вот уже добрую минуту.

– Э-а, э-а, – повторял Лерик, тыкал себя в грудь и мотал окровавленной башкой.

«Не я», – перевел Миха, и коротко обритые на затылке волоски стали дыбом.

После принудительных банных процедур оба вымотались до предела. Валерик хныкал и вертелся; Миха со слипающимися глазами вытирал толстяка полотенцем. Израсходовав два полотенца на безразмерную тушу брата, Миха устало присел на краешек ванны. Живот крутило и дергало пульсирующими спазмами – то ли от приступов рвоты, то ли от голода, то ли Миха-таки что-то подхватил в Валеркином свинарнике.

Самое «интересное» началось после купания. Стоило вывести